Я периодически отводил взгляд от прицела, иначе взгляд «замыливался».
Точно, немец там! И выдали его птицы. С началом боевых действий зверье и птицы покинули обжитые места. Но только не сороки. К людям они привычны. Вот и сейчас одна перелетала с ветки на ветку и крутилась недалеко от дерева, где засел
снайпер. Должно быть, она еще и верещала, но было далеко и потому не слышно.
Как угадать теперь, где именно, на какой высоте снайпер сидит? Просто стрелять по дереву бессмысленно и опасно. И промахнусь, и себя выдам. Немец опытен, на большие дистанции стреляет точно, и на повторный выстрел может мне шансов и не дать.
Я выжидал. Должен же он как-то себя проявить.
Становилось жарко, спину щекотали струйки пота, тело затекло. Хотелось повернуться, сменить позу, но я лежал, терпел и продолжал наблюдать.
И терпение мое было вознаграждено. Чуть – едва заметно – шевельнулась ветка на дереве. Наверное, мешала наблюдать, и немец ее немного отодвинул.
Я мысленно отметил место шевеления ветки и провел от видимой части ствола дерева вверх условную линию. На край ветки немец не полезет – она веса не выдержит. Он должен сидеть ближе к стволу, где ветви потолще. Был бы ветерок, шевеление листьев можно было бы списать на него.
Я глубоко вздохнул пару раз, насыщая кровь кислородом, задержал дыхание, навел прицел в невидимого за ветвями противника и нажал на спуск. Сначала ничего не произошло, но прежде, чем я испытал разочарование, из глубины кроны на землю выпало тело. Есть! Попал, черт возьми, попал! Не меньше четырехсот метров было, и противник за листвой не был виден, но я попал! Редкий по удаче выстрел!
Но через несколько минут немцы накрыли позиции роты минометным огнем. Стреляли долго и ожесточенно. Что, не понравилось? За своего снайпера мстили?
Одна из мин угодила недалеко от окопа, в котором я лежал, так что я на несколько минут оглох. А на душе все равно было радостно. Я ведь, по сути, не снайпер – танкист, а вот попал же!
После обстрела меня подозвал разгневанный ротный. Ох и досталось же мне от него!
– Тебе что, других мест мало?! – кричал он мне. – У меня минометчики троих убили и восьмерых ранили! Завтра переходи к соседям!
И с его правдой нельзя было не согласиться. Уничтожив несколько фашистов, а главное – смертью опытного немецкого снайпера остановив череду убийств наших солдат и офицеров, мы потеряли и несколько своих бойцов. Но такова уж горькая арифметика войны.
Вечером я, вернувшись в расположение взвода, на прикладе сделал ножом еще одну зарубку. Потом подошел к Кравцову:
– Товарищ лейтенант, ваше задание выполнил!
– Неужели немецкого снайпера снял? – недоверчиво покосился взводный.
– Так точно!
– Расскажи.
И я рассказал о дереве, о мимолетном блике в глубине его кроны, об удачном выстреле. Не забыл сказать о минометном обстреле и потерях в роте, на участке которой я находился, а также о крепких словах в мой адрес командира той роты.
– Что делать, – сокрушенно развел руками лейтенант. – Война! А вот что снайпера снял – молодец! Я к начштаба пойду – доложу.
– А я к старшине – винтовку сдам. Хороша машинка, да не мое это.
– Чудак-человек! Вот и воевал бы с ней.
– Натура не позволяет. Я человек деятельный, а на снайперской позиции неподвижно лежать надо. Часами! Не принуждай, командир, поверь – не мое это дело.
– Как знаешь.
Кравцов, весело посвистывая, ушел в штаб. Понятное дело – докладывать об успехах всегда приятнее, чем о поражениях.
Вернулся он в расположение взвода часа через два и слегка навеселе. Я уже и винтовку старшине сдал.
– Начштаба благодарность тебе передать велел. Жаль, что подтверждение о гибели этого снайпера получить нельзя.
– Так ведь если я его убил, он больше по тылам стрелять не будет.
– Так-то оно так. А теперь готовься: ждет тебя одна неприятная новость.
– Это какая же, командир? Вроде я ни в чем не проштрафился.
– Знаешь закон неписаный в армии? Кто подал идею, тот ее и исполняет.
– Пока не догадался.
– Начальник штаба приказал определить тебя снайпером. Хотя числиться будешь в нашем взводе. Доволен?
– Товарищ лейтенант! Я не снайпер – я же говорил!
