– И на том спасибо. Василина, а что еще ты видела? Ну, там, где меня нашла?
– Мертвяки одни. Все воюют, друг дружку убивают – зачем? Рано или поздно война все равно закончится. Вон мы в школе учили – сто лет война Франции и Англии продолжалась, но и та закончилась. Наверное, воевать устали. Охота подраться – подеритесь кулаками. И все! Кто в деревнях да в местечках остался? Бабы, дети малые да старики. Кто хозяйство поднимать будет?
– Правильно говоришь. Только не мы войну эту начали. Ты за кого?
– Ни за кого, я – сама по себе. С мужем до войны на хуторе поселились. Хорошо жить начали: корова, птица во дворе – только работай, не ленись. А тут война проклятая грянула. Советы отступили, немцы пришли. До хутора они не добрались. Как-то муж в город пошел, хотел полмешка пшеницы на керосин для лампы поменять, а его полицаи сцапали.
С тех пор – ни слуху ни духу. Жив ли, нет – не ведаю. И кто я теперь – вдова или мужняя жена – непонятно.
– А Советы придут?
– Что мне коммунисты? С немцами я не якшалась, работать буду, свое хозяйство снова заведу. У меня, кроме коровы, ничего не осталось. Поляки приходили – всех кур постреляли, с собой унесли; украинские самостийники – кабанчика прирезали на пропитание. Даже советские партизаны были – и то всю муку унесли.
– Тяжело одной.
– А то! Каждый женщину норовит обидеть.
– Сколько тебе лет?
– Тридцать два.
Сергей мысленно охнул. Почти сверстница его, а выглядит старше. Жизнь ли ее так состарила или пережитое? Впрочем, в его прошлом – или будущем – мире, если женщину от косметики отмыть, еще неизвестно, как она выглядеть будет. А на Василине ни туши, ни румян, ни губной помады – ничего. Может, и хотела бы выглядеть получше, попривлекательней, да где во время войны взять ту же губную помаду? Несбыточная мечта!
– Ты чего замолк?
– Устал, отдыхаю.
– Для хворого или раненого – вот как ты, сон – первое дело.
– Куда меня?
– В грудь, дырка спереди и сзади.
– Навылет, значит.
– Затягиваться раны стали, еще недельку – может, и вставать начнешь.
– Долго.
– Вот чудак-человек. Скажи спасибо, что жив остался.
– Кому спасибо?
– Да хоть Богу, хоть Святой Марии.
– Неверующий я.
Василина вышла во двор, а Сергей снова уснул. Проснулся он уже вечером, поел свежеиспеченного хлеба с молоком. Вкуснотища! В армии хлеб черный и зачастую черствый давали, а молока он не видел уже давно.
Вспомнилось детство. Мама утром наливала кружку молока, отрезала ломоть хлеба, а он, Сергей, капризничал, есть не хотел. Молод был, неразумен. Сейчас бы весь каравай съел.
Сергей дожевал хлеб – особенно понравилась румяная
корочка, подобрал крошки и кинул их в рот. В желудке разлилось приятное тепло.
Он откинулся на подушку. Вроде простое, обыденное действие, а как устал! Выкарабкался из лап смерти, жив остался, а сил нет.
Сергей провел рукой по щеке. Щетина изрядная, руку колет. Побриться бы, а станка нет, в «сидоре» остался – там, на месте ранения.
Что с группой? Погибла или удалось вырваться? Если живые остались, наверняка в отдел контрразведки вернулись. Тогда почему его никто не ищет? Сочли убитым, или вся группа бесславно полегла?
Бессилие, а пуще всего обида на себя за допущенную ошибку угнетали. О себе бы как-то в отдел сообщить – что ранен и жив. Только вот как? Телефона нет, а рисковать Василиной, посылая ее в ближайший отдел контрразведки, он не хотел. Она и так ради него жизнью рисковала. Теперь ухаживает за ним, как за малым дитем, кормит-поит, горшки выносит. По большому счету – оно ей надо? Он ей не родня, да отплатить за заботу ничем не может, денег нет. На оккупированных и освобожденных территориях был в основном натуральный обмен. Меняли продукты на вещи, ценности. При немцах в ходу были оккупационные марки, не ценившиеся ни самими немцами, ни жителями. Боольшую цену имели рейхсмарки, но после прихода советских войск и они потеряли свою значимость. А поскольку зарплату платили только госслужащим, то остальное население советские рубли в руках не держало.
Через несколько дней Сергей смог сам переворачиваться в постели и даже пробовал присаживаться, но голова кружилась, накатывалась слабость, и он падал без сил, обливаясь липким холодным потом.
