— И правильно делаете, — признал Николсон. — Однако я сомневаюсь, что у этого парня есть что-то, более опасное, чем пулемет. — Гидроплан продолжал описывать круги, по-прежнему держась на приличном расстоянии. — Похоже, мы нужны им, но обязательно живыми – хотя одному Богу известно, зачем. Пилот же, как говорят американцы, просто держит нас под колпаком. Чего я не могу понять, так это почему мы столь важны для них. Давайте полагаться на судьбу и немного подождем умирать.
— Я согласен со старшим помощником. — Ван Эффен уже убрал оружие. — Этот самолет действительно — как вы сказали? — просто следит за нами. Он не причинит нам вреда, генерал, будьте покойны.
— Может, так, а может, и нет. — Фарнхольм снял карабин с предохранителя. — Не вижу причин, по которым я не мог бы разок пальнуть по нему. Враг он, в конце концов, или нет? — Фарнхольм тяжело дышал. — Одна пуля в двигатель…
— Вы не сделаете этого, Фостер Фарнхольм. — Голос мисс Плендерлейт был холодным, резким и властным. — Вы ведете себя как безответственное дитя. Немедленно положите оружие. — Фарнхольм начал остывать под ее яростным взглядом. — Зачем ворошить осиное гнездо? Вы в него выстрелите, и он — я надеюсь, вы понимаете это — выйдет из себя и отправит половину из нас на небеса. К сожалению, нет никакой гарантии, что вас не окажется среди уцелевшей половины.
Николсон изо всех сил пытался сохранить невозмутимость. Он понятия не имел, сколько может продлиться плавание, пока же бурная антипатия между Фарнхольмом и мисс Плендерлейт обещала массу легкого развлечения: никто еще не слышал их говорящими в корректных тонах.
— Значит так, Констанция, — начал Фарнхольм язвительно-спокойным голосом. — Вы не имеете права…
— Я вам никакая не Констанция, — холодно отрубила она. — Сейчас же уберите оружие. Никто из нас не желает быть жертвой на алтаре вашей запоздалой доблести и совершенно неуместного сейчас боевого духа. — Одарив его спокойным ледяным взглядом, она подчеркнуто отвернулась. Вопрос был закрыт, а Фарнхольм — должным образом повержен.
— Вы и генерал — вы что, давно знакомы? — отважился спросить Николсон.
Она на секунду остановила свой испепеляющий взгляд на старшем помощнике, и он было подумал, что зашел слишком далеко. Но она поджала губы и кивнула:
— Довольно давно. А для меня — невыносимо давно. За много лет до войны у него в Сингапуре был свой полк, однако я сомневаюсь, видел ли он его в глаза. Он, считай, жил в Бенгальском клубе. Пьянствовал, конечно. Беспробудно.
— Клянусь небом, мадам! — вскричал Фарнхольм, устрашающе расширив глаза. — Будь вы мужчиной…
— Ах, да успокойтесь вы, — устало перебила она. — Когда вы постоянно твердите об этом, меня начинает подташнивать.
Фарнхольм пробурчал что-то под нос, но всеобщее внимание уже переключилось на самолет. Он по-прежнему кружил, неуклонно поднимаясь вверх, хотя это давалось ему с видимым трудом. На высоте приблизительно пяти тысяч футов гидроплан выровнялся и зашел на огромный круг четырех-пятимильного диаметра.
— Как вы думаете, зачем он это сделал? — спросил Файндхорн удивительно чистым и сильным при его ранении голосом. — Весьма любопытно, вы не находите, мистер Николсон?
Николсон улыбнулся ему.
— Я-то думал, вы спите, сэр. Как вы теперь себя чувствуете?
— Голодным и умирающим от жажды, Ах, благодарю вас, мисс Плендерлейт. — Он потянулся за кружкой, сморщился от внезапно пронзившей его боли и снова посмотрел на Николсона. — Вы не ответили на мой вопрос.
— Прошу прощения, сэр. Трудно сказать. Подозреваю, что он собирается познакомить нас со своими друзьями и решил скорректировать высоту, используя нас, возможно, в качестве маяка. Но это только предположение.
— Ваши предположения обладают печальным свойством оказываться чертовски правильными. — Файндхорн умолк и впился зубами в бутерброд с солониной. Прошло полчаса, и по-прежнему самолет-разведчик держался на том же почтительном расстоянии. Напряжение едва ли спало, но теперь по крайней мере стало очевидно, что у самолета относительно них нет прямых враждебных намерений.
Минуло еще полчаса, и кроваво-красное солнце быстро заскользило вертикально вниз, по направлению к кайме зеркально-гладкого моря, темнеющего у мглистого восточного горизонта. На западе море не было совершенно ровным — один или два крошечных островка, вкрапленные в сверкающую поверхность воды, выступали черными бугорками в мягких солнечных лучах. И слева от шлюпки, может быть, в четырех милях к зюйд-зюйд-весту, над безмятежной гладью начинал едва заметно вырастать еще один, приземистый и больший по размерам остров.
