– Мужики, там сказали, чтобы остальные снимали с себя все.
Трое дегенератов стали переваривать услышанное, а он вернулся к врачам.
– Сердце болит? – спросила пишущая тетя.
– Нет.
– Идите сюда, – позвала медсестра.
– Ночью ходите?
– Хожу, а куда?
– Не прикидывайся идиотом. Писать ходишь? – Докторша подняла голову, уставившись на призывника маленькими злыми глазками.
– Рост – сто семьдесят два.
– Писать хожу.
– И как часто?
– Каждую ночь.
– Вес – шестьдесят девять.
– И давно под себя делаешь?
– Под себя с детства не делаю. А в туалет по ночам встаю. Это плохо? Мне никто об этом не говорил, доктор. Мне надо, чтобы все было хорошо. Ночью писать нельзя, да?
– Грудь – девяносто четыре.
– Можно, только не во сне.
– Нет. Во сне не хожу.
– Молодец.
– Размер противогаза – три.
– Корью, ветрянкой, свинкой болел?
– Болел всем.
– Сотрясения мозга?
– Были.
– Сколько раз?
– Два раза, у моей собаки.
– У тебя!
– Не знаю, документально не зафиксировано.
– Руки, ноги ломал?
– Да, правый указательный палец, он теперь не гнется.
– Ну-ка, покажи.
Резинкин посмотрел вниз на ногу.
– Вон видите, не до конца сгибается.
– Иди ко мне, – позвала записывающая антропометрические данные толстуха.
Резинкин послушно подошел к столу.
– Повернись.
Он подчинился и увидел на стене таблицу для проверки зрения.
– Закрой левый глаз. Читай, что написано над красной чертой.
Витя справился без труда.
– Молодец, другой глаз.
Резинкин повторил по памяти фразу из нескольких букв, не утруждая себя чтением.
– Засранец, – шепотом произнесла толстуха.
Возмущенный Резинкин повернулся. А не послать ли ее?
– Что я сейчас сказала?
– Засранец.
– Правильно, зрение единица, слух в норме.
– Пыреев! – выкрикнула доктор.
В дверь вошел высокий плечистый, что подавал недавно голос.
Медсестра от неожиданности часто заморгала. Толстуха покраснела, а крикнувшая докторша продолжала писать.
– Сердце болит?
– Марья Ивановна, – пролепетала толстуха.
Тетя подняла голову от личного дела и увидела внушительную приспособу для воспроизводства себе подобных.
– Что это? – пролепетала она, протягивая личное дело Резинкину. – В следующую комнату.
– Член, – ответил за слегка сконфуженного парня Резинкин и прошел в следующее помещение.
– Умник! – послала ему вслед доктор.
За столами друг напротив друга сидели два мужика. Один в погонах, молодой, другой в белом халате, старый.
– Ко мне, – позвал старый. – Спусти трусы.
Резинкин подчинился.
Доктор взглянул на добро.
– Годен, – пробормотал дед, начиная быстро заполнять свою графу в карточке.
– А то, еще как годен.
Запись была короткой.
– Берите личное дело и встаньте ко мне лицом, – произнес молодой.
Не натягивая трусы, Витя крутанулся на голос и протянул свою папочку.
– Резинкин Виктор Сергеевич, в соответствии с Законом Российской Федерации о воинской обязанности вы призваны на срочную военную службу сроком на два года. И натяните трусы, подорвете сквозняком здоровье, товарищ боец.
* * *
Витя сидел за большим обеденным столом в зале и держал в одной руке рюмку с водкой, а другой размеренно тискал Аленкину голую нежно-розовую ляжку, задрав юбку так, как только было возможно.
Поскольку произносился не первый тост, никто не вставал, и последние полчаса он не прекращал гладить ее ни на минуту. Все приглашенные порядочно поднабрались, но вряд ли они преодолели и треть пути. Резинкины запаслись зельем основательно и считали своим долгом упоить гостей в дым, что сделать в русском селе весьма не просто. Очень многие способны шевелиться и бормотать даже после нескольких предельно допустимых доз. Один из таких крепких орешков – старый дед Петро – толкал речь:
– Служи геройски, чтоб родители могли гордиться тобой. – Витькина мать всплакнула и поспешила промокнуть глаза краешком цветастого платка, отец молча кивнул, глядя в рюмку, самого оратора повело немного вперед, но он приостановил движение по опасному направлению, уперевшись в стол. – По службе не робей и, если придется бить кому-нибудь морду, делай это на совесть. Не забывай свою красавицу, – все взглянули на румяную Аленку, и та опустила глаза, томно вздохнув. Витькина рука блуждала по знакомым ей местам вот так вот прямо за столом... Хорошо, что скатерть длинная и люди вокруг основательно захмелевшие. – Давайте выпьем за будущего солдата и пожелаем ему легкой службы.
