Браш уткнулся в подушку, прижав ее к лицу обеими руками. Лишь на мгновение он чуть поднял голову, чтобы взглянуть на вошедшего, но тут же опять спрятал лицо.
— Что такое? Что с вами, мой мальчик? — ласково спросил доктор Бави, придвигая свой стул к кровати больного.
Браш не отвечал. Доктор Бави понизил голос:
— Вы ничего не хотите мне сказать?
Браш хранил молчание. Лицо доктора Бави стало слегка враждебным, но он держал себя в руках.
— Врач сказал мне, что вы очень больны, очень больны, мой дорогой. Мы с вами должны подумать об этом, да, сэр!
Он достал бланк анкеты, незаметно положил его себе на колено и приготовил карандаш.
— Ваши дорогие родители еще живы, мистер Браш?
Браш кивнул в подушку.
— Не думаете ли вы, что следует отправить им телеграмму о том, что вы больны? Не думаете ли вы, что было бы лучше, если бы ваш отец или ваша мать приехали к вам?
— Нет, — ответил Браш.
— Тогда скажите мне их имена и адрес, где они живут.
Браш назвал имена и адрес своих родителей, и доктор Бави, лизнув карандаш, записал сведения в анкету. Потом выяснилось, что Браш женат, и адрес Роберты был записан тоже, вместе с датой бракосочетания.
Доктор Бави, немного помявшись, задал следующий вопрос:
— М-м… Дети?..
— Двое, — ответил Браш. — Один жив, другой умер. Живой — девочка, Элизабет Марвин Браш. Ей четыре года. Мертвого ребенка звали… звали… — Он замолчал в замешательстве, потом добавил решительно: — Его звали Дэвид.
Доктор Бави поднял брови, но записал и это.
— А теперь не хотите ли вы что-нибудь передать через меня вашей семье, мистер Браш?
— Нет.
Доктор Бави отложил свою анкету в сторону.
— Я хочу, чтобы ты серьезно задумался, мой дорогой мальчик. Конечно, я надеюсь, что Господь скоро вернет тебя к жизни на пользу христианам. Но воля Господа нашего не всегда совпадает с нашей волей. Он призовет нас, когда Ему будет угодно. Какую веру ты исповедуешь, позволь тебя спросить?
Браш оторвал лицо от подушки.
— Никакой, — сказал он громко.
Доктор Бави дернул подбородком и прокашлялся.
— Многие люди, очень многие люди считают за лучшее просить Бога в лице Его священников о прощении за прегрешения, совершенные ими в этой жизни, — да, мой мальчик! Это облегчает им душу, брат мой!
Губы Браша сложились в горькую усмешку.
— Я нарушил все десять заповедей, за исключением двух, — произнес он. — Я никого не убил и не сотворил себе кумира. Хотя много раз я был почти готов убить себя. Да, я не шучу. Я никогда не поддавался искушениям, но уверен, что рано или поздно произойдет и это. Я говорю вам об этом не потому, что сожалею о своей прошлой жизни, а потому, что мне не нравится ваш тон. Я вполне доволен тем, как я жил, и если бы начать сначала, все делал бы точно так же. Просто я очень ошибался, считая, что люди будут делаться все лучше и лучше, пока не станут совершенными…
Браш замолчал. Наступила долгая пауза.
Доктор Бави несколько раз словно что-то глотнул, затем произнес дрожащим голосом:
— И все-таки, несмотря ни на что, мистер Браш, я обязан у постели больного… в критическом положении… произнести несколько… произнести несколько слов молитвы.
Браш поднял голову и свирепо взглянул на него.
— Нет! — отрезал он.
— Мальчик мой, мальчик мой! — в смятении пробормотал священник, подняв руки, словно защищаясь.
— Если бы Бог существовал на самом деле, все это Ему бы не понравилось, — с неожиданной силой крикнул Браш. — Разве вы не понимаете, что не имеете права спрашивать о конкретных фактах? Вы священник, а не полицейский следователь!
— Мистер Браш!..
— Вы можете спрашивать только о вере, и ни о чем больше!
— Хорошо, хорошо… О Господи!..
— Но и это вам ничего не даст! Взгляните на меня. Чем больше я молился, тем хуже мне становилось. Оказалось, что я все делал не так. Все мои знакомые стали ненавидеть меня. Разве это не доказывает, что Бога нет? Когда вы были молоды, думаю, вы молились о том же, о чем и я. А теперь посмотрите на себя, кем вы стали: вы последний глупец! Вы сухой, бездушный человек. Готов спорить, что вы даже станете оправдывать войну.
Доктор Бави вскочил в ужасе и принялся поспешно собирать свои вещи: анкеты, шляпу, плащ, трость, Библию…
