Но все равно, даже если верил, почему он был так груб? Что за неистовство было в его реакции? Я его жена, а не рабыня! И мне-то прекрасно известно, как он бывает очарователен и как умеет ласково убеждать, когда хочет. Что, жене демонстрировать эти качества уже не нужно? Он утомился? Мне можно просто приказывать? Конечно, я же не Мелинда Дэйл!
Всхлипнув, я переворошила почту на столике возле камина. Вензель Талейрана привлек мое внимание, и я быстро распечатала конверт.
«Душа моя, — писал Морис, — я узнал, что вы все еще не посетили мадемуазель Бертен, которая так вас ждет. Очень надеюсь, что вы мешкаете с этим визитом из-за забот супружеских, а не из-за того, что изменили нашему договору. Бал назначен на Вербное воскресенье, времени не так много, поэтому умоляю вас поторопиться. Я еще не говорил вам, что, хотя сам прием будет дан в честь первого консула, лично для вас на празднике я готовлю сюрприз, который не оставит вас равнодушной.
Напоминаю вам, мадам, что мы договорились ежедневно обмениваться записками, и сам я уже внес эту приятную обязанность в свой утренний распорядок дня».
Прочитав письмо, я почувствовала, как злость снова захлестывает меня. Конечно, полстакана арманьяка сделали свое дело, и соображала я сейчас не очень трезво, но все же ясно ощутила контраст между тем, какого тона придерживался Талейран по отношению ко мне, и тем, как вел себя мой муж. Черт побери, я заслуживаю уважения и дружелюбия! Если такой человек, как министр иностранных дел, ценит меня и готовит мне сюрпризы, почему бы Александру, которому я родила двух сыновей, тоже не ценить меня по достоинству?!
Потом я вспомнила, как выглядел мой муж во время встречи, и даже топнула ногой от негодования. С Талейраном уж его не сравнить! Александр давно забыл, что значит следить за собой как подобает аристократу и превратился в угрюмого мрачного вояку. На все случаи жизни у него два мундира — военный или дорожный, он вечно при оружии, пропах табаком, лошадьми и порохом, и никогда не задумывается над тем, чтобы поразить даму изяществом камзола и белизной кружев. Война, конечно, всему причиной война… Но он упорно не хочет мира, и меня вечно ждет именно такой Александр — загнанный в угол, пьющий повстанец!
Я вскочила на ноги, рывком скинула плащ, яростно швырнула шляпку в угол. И только теперь заметила, что не одна в гостиной, — в кресле с высокой спинкой напротив окна сидел мой брат.
— Джакомо?
Он не спеша повернул ко мне лицо.
— Я все время был здесь, Ритта. Решил не мешать тебе, потому что почувствовал, как ты взволнована.
— Да. Взволнована…
В полной прострации я подошла, села напротив, не зная, что сказать. Мне так хотелось услышать чей-то совет, особенно, конечно, братский, но я толком даже не говорила с Джакомо в этот приезд, поэтому было как-то неловко начинать первый же разговор с собственных бед. Тем более, что Ренцо-то я забыла привезти с собой… В целом я знала, разумеется, что у Джакомо все хорошо. Стефания управляла служанками и присматривала за домом, брат понемногу становился довольно востребованным в Париже учителем итальянского языка, Жоржетта была помолвлена с каким-то сержантом и к осени, после окончания нового похода, готовилась выйти замуж. Может, не так уж и важно обсуждать все эти житейские дела в первую очередь, ведь у меня проблемы посерьезнее?
Джакомо будто услышал мои мысли, взял меня за руку.
— Что случилось, сестра?
Далекое воспоминание промелькнуло у меня в голове: старый тосканский дом, вечер, треск хвороста в очаге… Джакомо, так же держа меня за руку, рассказывает мне сказку о фее Кренского озера, а я, восьмилетняя девочка, слушаю, затаив дыхание, и не могу оторвать завороженного взгляда от его красивого благородного лица, по которому скользят отблески пламени… Это воспоминание будто прорвало плотину: я стала говорить, сбивчиво и быстро, пересказывая ему вкратце историю своего брака с герцогом, жалуясь и возмущаясь.
Он слушал меня не перебивая. А я, лишь выговорившись, осознала, что, пожалуй, впервые в жизни произнесла вслух все, что довелось мне испытать в семейной жизни за последние несколько лет. Что поделаешь, не было рядом человека — помимо Маргариты, естественно, — которому можно было бы поведать подобное. Я чуть не проговорилась даже о том, какую роль сыграл в моей жизни Клавьер и кем он приходится Веронике и Изабелле… Начав говорить об этом, я все-таки прикусила себе язык, но вместо этого много рассказала о своих супружеских перипетиях в Бретани, о том, какой одинокой чувствовала себя в браке и как мучил меня Александр бесконечными отлучками и изменами.
