С детства я просто обожала компьютерные игры. До пяти лет я играла в них либо у родственников, либо у папиных знакомых, а потом папа купил компьютер нам домой. Несмотря на это, я никогда не пренебрегала общением со сверстниками и мне всегда нравилось проводить время на улице или в гостях.
Лет до семи у меня был друг Илья, который жил на пару этажей ниже. Мы вместе играли, оставались друг у друга с ночевкой, и я чувствовала себя полноценным, нормальным ребенком. Мы играли в боевики, в машинки, в куклы, звонили по телефону на разные номера и прикалывались, варили суп. Однажды мы так набаловались телефоном, что провод от него скрутился в узел, и мы отхватили дюлей от мамы Ильи. Странно, что нам удавалось звонить в полицию и пожарную и остаться безнаказанными. Было смешно. А суп мы варили из жареной картошки, яйца и макарон. Моя мама проверяла, все ли у нас в порядке, но мы все-таки сварили суп самостоятельно. Не помню, получился ли у нас именно вкусный суп, но мы его ели.
Несмотря на то, что я не боялась общения с детьми, я была очень домашним и привязанным к родителям ребенком. Я не соглашалась ездить в лагеря и санатории. Кроме одного раза. Друг Илья отдохнул в мини-санатории, который был через стадион от нашего дома, и рассказал, что там много крутых игрушек, дом для кукол Барби и куча самих Барби. Тех, что стоили очень дорого. Я была помешана на них, но своей у меня не было, так что после этих слов, конечно же, у меня загорелись глаза, и я упросила родителей меня отправить в этот «санаторий».
Каково же было мое разочарование, когда я узнала, что никакого домика для Барби там нет, как и самих Барби. Там было много игрушек, но все они не были мне интересны. Я дико расстроилась, попросила маму с папой прийти ко мне вечером. Нас положили на дневной сон, а когда разбудили, то я подумала, что прошла целая ночь и настал следующий день, а мама с папой так и не пришли. Я очень испугалась, и когда они вечером все-таки пришли, то сказала, чтобы они не оставляли здесь меня на ночь.
Представляю, родители только обрадовались, что могут немного отдохнуть и расслабиться, но не тут-то было. Им пришлось каждый вечер забирать меня из санатория домой, а утром снова отводить. Я только так согласилась туда ходить. Там ко мне тоже относились нормально, никто из детей не обзывал меня, мы дружили, играли, купались в бассейне и т. д.
Меня очень поддерживало то, что у мамы была короткая стрижка. Смотря на нее, я понимала, что женщине необязательно иметь косу до пояса. Мама была для меня всегда самой красивой и лучшей женщиной в мире.
Помню, как она говорила, чтобы я не переживала насчет волос. Говорила, что если я подрасту и захочу носить парики, то можно будет купить два – короткий и длинный. В один день прийти в школу в коротком парике, а в другой – в длинном, и все подумают, что это волшебство и мои волосы очень быстро отросли. Ох уж эта детская наивность… Но о школе позже.
Я очень благодарна родителям, что они никогда не заостряли внимание на моей алопеции, что для них я всегда была нормальным ребенком. Я никогда не слышала от них, что я какая-то не такая, другая. Мне всегда говорили, что я лучшая, красивая, умная и замечательная.
Я благодарна тому, что они не делали эту особенность центром моей жизни, что мне не пришлось все детство провести в больницах и поликлиниках. Возможно, благодаря их отношению к алопеции мне легче было уже будучи взрослой поменять отношение к себе.
Как и все обычные дети, я играла, читала, гуляла, смотрела мультики и фильмы, дружила с другими детьми.
Но порой я задавала вопросы по поводу волос. Я помню, что у моей бабушки были длинные волосы, которые я любила расчесывать, при этом задавая один и тот же вопрос: «А у меня когда-нибудь будут такие же волосы, как у тебя?» А бабушка в ответ шутила, что мне не нужны такие три волосинки, как у нее.
Я очень любила играть с чужими волосами, постоянно причесывала тех, кто мне разрешал, делала прически троюродным сестрам.
Иногда я вставала к окну и оборачивала штору вокруг головы, представляя, что свисают мои волосы, а не ткань.
