Он вспомнил одну интересную историю, которую где-то слышал: старая кинозвезда по имени Джейн Мэнсфилд умерла прямо на Шеф-Ментер. Ее машина врезалась в зад москитного грузовика, который ездил по улочкам города, распыляя яд, способный убить десятки тысяч насекомых. Тран представил, как голова знаменитости оторвалась и летит через облако инсектицидов и выхлопных газов, а кровь подобно хвосту кометы выписывает изящную дугу.
Образ ее смерти преследовал Трана уже давно. Он занес его в тетрадь самым пышным и ликующим языком, на какой только был способен. Однако не мог поделиться этим с друзьями — вьетнамцами или американцами, — потому что знал, что они ответят. Ты ненормальный, Тран. У тебя мозги затраханы.
Вот он почти пришел домой. По одну сторону шоссе вырисовывались столбы дыма фабрики вперемежку с вышками. Тускло освещенные, кучно построенные здания по другую сторону были сердцевиной общины, в которой Тран жил почти всю жизнь. Болотистая зеленая земля под ногами, рваная пелена серо-голубой дымки, следы упадка, таблички с вьетнамскими иероглифами — крошечная деревушка пришельцев, расположенная всего в двадцати минутах ходьбы от центра Нового Орлеана. Известное в округе как Версаль или Маленький Вьетнам, поселение было основано беженцами из северного Вьетнама, увековечено семьями, которые они сюда перевезли, и детьми, которых взрастили.
Тран свернул с Шеф-Ментер, проехал по улицам с маленькими кирпичными домами с курятниками, рыболовными доками, огородами и рисовыми полями позади. Наконец он остановил машину перед домом, лишенным всех этих достоинств. Ребенком Тран завидовал друзьям из семей, которые занимались рыбной ловлей и фермерством. Он умолял, чтобы ему позволили помочь кормить уток или расставлять сети для креветок. Повзрослев, Тран понял, что его ухоженный двор так скучен только потому, что их семья богаче, чем остальные в общине. Не зажиточная, конечно, но им не было необходимости выращивать себе еду. А многие этим кормились.
Интересно, как бы это восприняли бездельники, технократы и юные пацифисты с сегодняшней рейв-вечеринки. Наверное, сказали бы, как круто, что люди сохраняют связь с землей, которую они сами держали бы с удовольствием, если б это не отвлекало их от танцев. Однако Тран мог поспорить, что ни один из рейверов в жизни не способен свернуть утке шею, а потом засунуть ее в кипящую воду, чтобы было легче ощипывать. И наверняка никто из них ни разу не отдирал с лодыжки пиявок после ловли лангустов в стоячей воде канала.
Как большинство азиато-американских подростков, Тран жил в двух мирах. Поскольку его братья-близнецы были еще слишком маленькими, он часто помогал родителям в кафе, принадлежавшем их семье. Тран неважно накрывал на стол, зато хорошо справлялся с кассой и умел готовить треть национальных блюд в меню из восьмидесяти семи пунктов.
Это был один мир, состоящий из ресторана, дома, семьи. В другой мир Тран погружался во Французском квартале: его доходная торговля кислотой, клубы, вечеринки, люди вроде Джея Бирна. Яркие, но опасные личности… как тот, который привел его в это общество. Впрочем, с ним покончено, и не стоит вспоминать об этом человеке после такого шикарного вечера.
Тран вышел из машины, пересек сырую лужайку и вошел в дом. В зале беспорядочно накладывались друг на друга серо-голубые тени, тронутые рассветом. Пройдя по коридору, он миновал закрытую дверь спальни близнецов и нырнул в свою комнату. На кровати сидел отец.
Уже сам этот факт потрясал. Тран не помнил, чтоб отец вообще когда-либо заходил к нему. Они редко оказывались дома в одно и то же время, тем более когда не спали. Однако в еще больший ужас привело Трана выражение отцовского лица. Мимика Труонга Вана Трана ограничивалась всего парой выражений, которые служили ему почти в любой ситуации: уступчивая, но слегка раздраженная улыбка, сердитый взгляд с туго сжатыми губами, устойчивый взор, который казался нейтральным, если не замечать презрительный изгиб брови. Ван не одобрял безделья и не переносил дураков. Он их просто гнал в шею, если у него был выбор.
