Ежегодно во дворе Истана-Мердека — Дворца независимости — в центре Джакарты 17 августа устраивается торжественно-чинная церемония. Мою машину со специальным пропуском полиция остановила примерно за километр от места торжества. Долго искал проходы в лабиринте стоящих бампер к бамперу автомашин. Мысленно возмущался: кто только выдумал эти протокольные условности! Тут жара невыносимая, от выхлопных газов дышать нечем, по шее за воротник текут реки, а развязать галстук — не смей, скинуть тяжелыми доспехами легший на мокрую спину пиджак — нельзя. Пригласительный билет обязал явиться при полном параде.
Пытка тропическим зноем удвоилась, когда попал под приготовленный для гостей огромный навес. Полосатая брезентовая крыша на металлическом сборном каркасе укрывала от палящих лучей, но и служила колпаком, под которым меж сидящих плотными, тесными рядами приглашенных застыл расплавляющий нутро воздух. Пробираясь к своему месту, я видел лежащего близ навеса на траве юношу с посеревшим, заострившимся лицом. Вокруг него хлопотали девушки в белых халатах из общества «Красный Полумесяц».
— Он в обмороке,— сказала одна из них.— Ничего страшного. За утро это не первый случай. Полежит, отойдет.
Телесные терзания забылись, когда началась церемония. Все внимание переключилось на площадку, обрамленную ровненькими каре из отборных подразделений родов войск и полиции. За две минуты до десяти из дворца вышли президент, вице-президент, члены кабинета, лидеры парламента. Командующий парадом доложил о готовности войск к торжеству. Распорядитель по радио отдал приказ: отметить День независимости орудийным салютом. Завыли сирены, застыли со вскинутыми винтовками воины, встали гости. Скрытая за Истаной батарея в честь 17 августа дала 17 залпов.
В чуткой, напряженной после канонады тишине председатель парламента зачитал историческую Декларацию: «Мы, индонезийская нация, настоящим провозглашаем независимость...» Потом министр по делам религии цитатами из Корана освятил торжество. После него с краткой речью выступил президент. Из деревянного резного ларца он достал свернутый красно-белый флаг и, прикоснувшись к нему по мусульманскому обычаю лбом в знак почтения, подчеркнуто бережно передал в руки девушки в военной форме. В сопровождении офицерского эскорта из представителей разных островов архипелага, олицетворяющего единую и многонациональную Индонезию, флаг был доставлен к металлической мачте в центре площадки. Офицеры отрепетированными до впечатляющего синхронизма движениями прицепили полотнище к тросу, подняли его свернутым. Освобожденный от невидимых пут флаг сразу широко развернулся, и в тот же миг мощно зазвучали слова:
Индонезия, моя Отчизна,
Родившая меня земля,
Где я поднялся,
Чтобы защищать Родину-Мать.
Это был Государственный гимн. Его пел хор, ровно тысяча молодых голосов. Слова и музыку величавой песни написал журналист и скрипач Супратман. Впервые она прозвучала на Всеиндонезийском съезде молодежи в октябре 1928 года. Тогда молодые индонезийцы поклялись не жалеть сил в борьбе за единую нацию, единую родину, единый национальный язык. Для многонациональной, разбросанной по островам, разноязыкой Индонезии эта клятва была огромным политическим шагом вперед на пути к освобождению от колониального ига. Песня из зала съезда выплеснулась на улицы как гимн освободительного движения.
Выступлением хора церемония и закончилась. Юноши и девушки в строгой униформе белого и черного цветов исполнили песни «Индонезия — наша древняя Родина», «День независимости», «Гаруда — Панчасила», «Тебе — наша Родина». В первой прославлялась глубокая и богатая история страны, во второй — героика борьбы за национальное освобождение; в третьей проводилась мысль о том, что нынешняя государственная идеология Панчасила — наследница исторических традиций индонезийского народа; в четвертой песне молодое поколение клялось в готовности защитить суверенитет Индонезии, раскинувшейся от Сабанга до Мерауке, от островка к западу у суматранского побережья до берегов Западного Ириана.
