Письма славной дочери Явы были впервые опубликованы в Амстердаме в 1911 году. К тому времени Картини уже не было. Она умерла во время родов в возрасте 25 лет. Книга, в которой была собрана ее переписка под общим заголовком «Да будет свет, да скроется тьма», сразу же стала бестселлером. Через год ее переиздали на многих европейских языках. Протест против уродств колониализма Картини облекла в форму отстаивания достоинства Человека вообще. Ее философский и глубоко эмоциональный подход к вопросу о правах и свободах не мог оставить равнодушными честных людей в любом уголке земного шара. Поэтому мысли Картини, как справедливо отмечается в предисловии к одному из послевоенных изданий писем, «не только отразились на судьбах миллионов индонезийцев, но и вышли за пределы архипелага».
Касаясь колониального периода истории Индонезии, нельзя обойти следующее, имеющее большое значение для сегодняшнего дня республики явление. Как только на индонезийских берегах появились голландцы, то возле их крепостей, складов и церквей стали расти кварталы китайских иммигрантов. В первый год существования Батавии в ней насчитывалось около 800 китайцев. Через три года их было уже более двух тысяч. В подарок второму генерал-губернатору Нидерландской Индии, Жаку Спиксу, они преподнесли золотую медаль, на одной стороне которой выгравирована карта-схема города, а на другой — надпись: «В знак признательности вечной памяти мы, китайцы Батавии, дарим эту медаль Ж. Спиксу, генерал-губернатору Восточных Индий, выдающейся личности и нашему защитнику». Это не только откровенная лесть, но и признание очевидного факта. Голландцы, поощряя китайскую иммиграцию, брали ее под свою защиту. Они нуждались в китайцах, их мастеровых руках, трудолюбии, неуемном стремлении разбогатеть, презрительно-снисходительном отношении к местным жителям.
В Бантене с минарета я разглядел соседствующие на берегу квадрат разрушенных крепостных стен и темно-красные черепичные крыши. Внизу смотритель башни подсказал, что это развалины голландской крепости и китайский храмовый комплекс. Стоит посмотреть, сказал он, форт: он старейший на Яве, так же как и китайская кумирня.
От бастиона остались только подвальные помещения, из черных провалов которых несло затхлой сыростью. Зато желтые, нарядные ворота храма издалека привлекали внимание яркими красными иероглифами. Он выглядел совсем новеньким, будто только что выкрашенным. В таком соседстве было что-то символическое. Разрушенная, съеденная временем крепость и нестареющее своей праздничностью святилище. А ведь и то и другое было выстроено примерно в одно и то же время. Но угрюмая цитадель давно опустела, заброшена, ее хозяева не удержались своими жадными корнями в индонезийской земле, оставили по себе худую память. А в храме и сейчас жгут благовония в честь небожителей, просят у них процветания люди, которые ужились среди индонезийцев.
Вся китайская община Индонезии не жалеет средств на поддержание его в порядке. Семидесятилетний Ой Ки-Сиенг, один из руководителей общины, пояснил, что китайцам дороги упрятанные в темноту главного алтаря святыни, привезенные с родины первыми переселенцами. Как никакие другие, эти, с трехвековым опытом покровительства, сказал он, могут уберечь от невзгод и даровать удачу.
Раз в год, в августе, сюда съезжаются паломники со всех концов Индонезии, чтобы поклониться могущественным угодникам. Гости важные, богатые устраиваются в отдельных номерах в двухэтажном доме на территории храма, среднего достатка — в общежитии, длинном бараке в глубине двора, простые же ночуют прямо на траве, под открытым небом. Одетые в символизирующие чистоту души белые штаны и рубахи, они целыми днями жгут благовонные палочки на многочисленных алтарях, гадают, испрашивают у богов помощи.
Коротко остриженный, сухой, в оранжевых просторных брюках и куртке Ой Ки-Сиенг охотно провел меня по множеству залитых солнцем залов. Стены внутри были густо обвешаны старинными портретами китайцев с заплетенными в косичку волосами, часами всех форм и размеров, пожелтевшими фотографиями в память о религиозных фестивалях, широкими шелковыми лентами с вышитыми золотом иероглифами. В причудливо отражающих крутыми боками людей и предметы гигантских бронзовых чашах на львиных лапах тоненькими сизыми струйками курились благовония. Все было тщательно протерто, отутюжено, промыто, надраено. На каменном полу прямо на глазах подсыхали темные пятна влаги от недавней уборки.
