Различия в отношении к наготе между нами и индонезийцами демонстрирует и следующий пример из воспоминаний американки, которая в Индонезии известна под балийским именем Ктут Тантри. Она много лет прожила на Бали, активно участвовала в борьбе индонезийского народа за независимость. В годы японской оккупации была брошена в застенок и подвергалась жестоким истязаниям. Пытавшему ее офицеру, пишет Ктут Тантри в своих воспоминаниях, пришла в голову мысль сломить волю американки, проведя ее обнаженной по всем улицам города Кедири. Японец знал, как мучительно стыдно для белой женщины быть выставленной в таком виде на всеобщее обозрение. Но он не учел одного: индонезийцам чуждо свойственное европейцам представление о наготе как о чем-то неприличном. Ктут Тантри знала об этом и не терзалась, не стыдилась. А местные жители, увидев, что творят над ней оккупанты, поспешно отводили глаза, прятались в домах, еще раз убеждаясь в жестокости японцев. Затея, таким образом, не возымела действия. Напротив, она обернулась против ее организаторов.
У индонезийцев такое отношение к наготе сохранилось, надо думать, от первоначального, которое было свойственно всем народам мира. Как-то в беседе со мной на эту тему один из столичных журналистов, полушутя, высказал следующую мысль. Человеческую плоть, по его мнению, проклял Христос. Его церковь привила европейцам понятие о греховности тела, а миссионеры разнесли этот постулат по всему свету. Кроме того, колонизаторы навязывали свои нравы не только из религиозных побуждений. Ими еще двигал и деловой интерес, хотелось одеть в тряпки как можно больше туземцев и обеспечить прибыли фабрикантам мануфактуры.
Представляется, что точка зрения журналиста продиктована скорее антипатией к колониализму, нежели желанием установить подлинные причины появления верхней одежды в ее традиционных формах. Против этого говорит хотя бы тот факт, что женские национальные кофты кебайя появились на Яве задолго до прихода голландцев. Сомнительно, чтобы колонизаторы заботились и о снабжении туземного населения тканями. Для голландцев с их жадностью и недальновидностью было не свойственно использовать покупательные способности местного рынка.
...Я все же осмелился и пересек казавшийся хлипким мостик под ободряющие крики собравшейся вокруг машины ватаги мальчишек. Въехал в насквозь пропахший рыбой, солью и соляркой портовый городишко. У причала, в грязной, замусоренной воде, сгрудилась дюжина обшарпанных шхун со свернутыми и косо торчащими парусами. В стороне от порта, над лесной чащей, высилась белая башня, которую издалека можно было принять за маяк. На такую мысль наталкивала близость моря, по которому пролегли важные пути местного и международного значения. Но когда я подъехал к башне, то выяснилось, что она — минарет, стоящий рядом с мечетью, крытой трехъярусной крышей, и бассейном для омовения. Ее построил китаец-мусульманин для султана Маулана Мухаммеда, правившего княжеством Бантам в последние десятилетия XVI века.
Ступени узкой винтовой лестницы внутри башни были стерты миллионами ног. Со смотровой площадки с одной стороны открывался вид на набирающее синеву к горизонту море, с другой — на растворяющуюся в светлой дымке горную гряду. Внизу светлой бирюзой сверкал бассейн, темнели вычерненные дождями крыши мечети, пятнами могильных камней серело старое кладбище, обрамленное раскидистыми деревьями с яркими большими цветами. С этого минарета 5 июня 1596 года быстро спустился человек и бросился во дворец к султану, чтобы доложить, что в бухту входят корабли под странным, еще не виданным в этих краях флагом. Это была потрепанная бурями, обескровленная голодом и болезнями эскадра Корнелиса де Хутмана.
Султан Бантама не стал чинить препятствий агонизирующим морякам. Снисходительно, как хозяин гостю, как сильный слабому, он разрешил голландцам бросить якорь, прийти в себя, закупить перец. В судовом журнале флагманского корабля по этому поводу была сделана следующая запись: «На суда поднялось так много яванцев, а также турок, китайцев, бенгальцев, арабов, персов, гуджератов и других, что сквозь толпу было трудно пройти... Каждый облюбовал себе местечко на палубе и разложил товар... Китайцы принесли все сорта шелка, яванцы — кур, яйца, уток, различные фрукты... арабы, турки и другие принесли все, чего бы ни пожелалось». Не чаял султан, не ведал, что с радушным сердцем принимает тех, кто позднее разрушит его дворец, построит на берегу крепость и станет хозяином не только Бантама, но и всей Явы, всего архипелага.
