У нас получилось.
У всех нас: и у Бухты, оставшегося лежать между курятником и ржавым трактором; и у щирого украинца Рафата с застрявшей в печени пулей; и у Бакуна, свисающего с окна, но не выпустившего из рук оружие; и у Короба, принявшего смерть от своего ученика. И у Жеки, чей череп, обглоданный птицами, злорадно ухмылялся в сторону «конфетки». У них была общая цель, за которую они отдали жизни. И, думается, никто из них об этом не пожалел. Никто не передумал бы, дай им шанс начать все сначала. Оно того стоило — умереть, чтобы остаться человеком. Пусть и придется остаться лишь в памяти себе подобных. Оно того стоило — умереть ради достижения своей цели. Ради избавления от сволочизма и низкодушия, пробирающегося, как корни поганого дерева, к самому нутру. Отравляющего изнутри. Ради желания стряхнуть шелуху гнусности с себя и обратить в пепел тех, кто необратимо потерял человеческий облик. Навсегда регрессировал к предыдущей степени развития. Пожертвовать собой, дабы не позволить таким существам управлять да хоть бы и городом, в котором родился, вырос и умрешь. Диктовать свои правила. Убивать тех, кто не покорился, не принял их блудливой, безрассудной веры. Разве не достойна цель этих парней такого риска?
Браво славным парням капитана Коробова. Земля пухом тем, кто не дожил до знатной минуты и не увидит главного городского фейерверка.
И браво мне, что нашел в себе силы двигаться вперед, а не закрыться в собственной ракушке и вращаться, как ослик, вокруг столпа эгоцентра.
— Ну чего, круто мы дали, а?
Я повернул голову к человеку, вставшему возле меня. Уж и не думал, что этот хлипкий, сухопарый черт с грубыми складками на лице, напоминающими парные кавычки, сможет вызвать у меня удивление.
— Твою мать, как это у тебя получилось? — спрашиваю я. Недостаточно громко, чтоб он меня услышал сквозь нарастающий шум двигателей.
Самолет пополз прочь из ангара, и нам пришлось отступить, дабы не обожгло жаром небритые хари. Он протянул мне мой нож и не упустил случая сказать, что не собирается быть для меня Санчо Панса. И в следующий раз, если я потеряю оружие, то мне придется выкупать его у него.
С процентами.
Я изморено улыбнулся, похлопав его рукой по спине. Чирик таки был хорошим парнем.
«Сыновья» как раз увели лошадей, очистили двор от трупов «догов» и крестьян, что мешали бы проходу истребителя, раздвинули створки ворот. Все были чем-то заняты, напоминали мурашек, которым разворотили дом. И только один Призрак стоял в сторонке и смотрел на выкатившую во двор «сушку» со сдержанной, такой свойственной ему полуулыбкой. Типа, лучше бы, конечно, тут оказался Миг-23 с царь-бомбой, но это тоже ничего. Потянет. Лишь бы выполнил ту миссию, что на него возложена.
Истребитель прошел в ворота, расправил крылья и начал свой первый и, скорее всего, последний разбег. По не совсем гладкому, но прямому, как школьная линейка, дорожному полотну. Да, эта дорога с самого первого момента ее заклада была взлетной полосой. Именно взлетной, без этой приставки «посадочная». Ведь отсюда только один путь — в небо.
Самолет с девушкой у штурвала пробежал метров восемьсот, а потом начал задирать нос. Злобно зашипело в изрыгающих огонь соплах, колеса оторвались от земли.
«Двадцать секунд, взлет произведен», — доложил бы я.
Оставляя за собой струи размытого воздуха, грозная пташка начала набирать высоту. Шасси убралось на десятиметровой высоте, и этим словно бы оборвалась всякая связь с землей. Дальше только свод небес.
— Глеб, — обратились ко мне, когда я, опираясь на плечо целехонького Чирика, вышел во двор. — Тебя ведь Глеб зовут, верно? Можно тебя на два слова?
Я оглянулся. Ко мне шел сам генерал. Как обычно, с предельно суровым выражением лица, глазами, которые видели гораздо больше, чем я в последние дни, и четким намерением все расставить по местам — у него это получалось превосходно.
Чирик, поняв, что дело касается не его, оставил меня возле издырявленной цистерны, а сам пошел к открытым воротам. И правда, больше его здесь ничего не удерживало.
— Хорошая работа. Но перейду сразу к делу. Хочу тебе кое-что предложить, сынок, — он поддержал меня за плечо, когда заметил, что держаться на ногах мне становится чертовски сложно.
