— Приношу мои извинения за беспокойство, — сказал он, целуя Эльзе руку, — только крайняя необходимость принуждает меня к этому…
— Прошу вас, — указала Эльза на кресло.
Они уселись. Оскар Готлиб вздыхал, вертел в руках шляпу и молчал. Несколько овладев собой, он заговорил нетвердым голосом.
— Я, право, не знаю, как начать… Прежде всего позвольте уверить вас, что я совершенно примирился с совершившимся фактом… Совершенно… Но самый факт неожиданного лишения наследства поставил меня в необычайно затруднительное положение. Дело в том, что уже после смерти брата и… после вашего отказа от наследства я совершил… я заложил свое имение… Что делать? Молодежь так жадна на развлечения… Большой город… Наряды… Столько соблазнов… Да и хозяйство надо было поправить. Обязательство было краткосрочное. Не думал же я, что вы перемените свое решение и все так обернется! Это я говорю не в упрек, а так, в пояснение. И вот теперь, через неделю, имение пойдет с молотка за неуплату долга. И я разорен… Разорен окончательно, на старости лет, с кучей детей на руках… Их у меня пятеро да жена-старуха…
— Какова же сумма вашего долга?
Оскар Готлиб замялся.
— Большая, солидная сумма, по моим средствам конечно. Двести тысяч…
Эльза подумала.
— Будьте добры подождать, я сейчас дам вам ответ.
Готлиб не ожидал, что все устроится так просто, и стал заранее горячо и униженно благодарить.
Эльза прошла через комнату личного секретариата, в которой никого еще не было, хотя в этот час занятия уже начинались.
«Странно, — подумала Эльза, — что бы это значило?» — и она вошла в кабинет Карла Готлиба, где теперь постоянно работал Штирнер. Здесь она застала его.
— Штирнер, сюда явился Оскар Готлиб…
Штирнер поднял брови.
— Нашелся? Или воскрес из мертвых? Ну что ж, лучше поздно, чем не вовремя. Что ему надо?
— Он просит денег… Его имение продают с молотка.
— Сколько?
— Он говорит, что имение заложено за двести тысяч.
Штирнер поморщился.
— Врет! Имение со всем инвентарем не стоит ста тысяч. Песок да кочки… Дадим ему сто тысяч и пусть проваливается!
— Послушайте, Штирнер, я все-таки чувствую себя невольной виновницей его несчастий и потом… он так жалок… Ему не легко было явиться сюда. Дайте ему двести тысяч… Пожалуйста!
Штирнер рассмеялся.
— Пожалуйста! Это великолепно! Глава банкирского дома почтительнейше просит своего приказчика! Фрейлейн Глюк, все принадлежит вам и ваше слово — закон. Мое дело маленькое: вертеть колесо и исполнять приказания начальства.
Он быстро подписал чек на двести тысяч, положил чековую книжку в стол и запер на ключ.
— Вот чек.
— Благодарю вас.
— Опять! Когда вы научитесь быть хозяйкой?
Эльза вышла из кабинета и протянула Готлибу бумагу.
— Вот чек на двести тысяч…
Оскар Готлиб взял чек трясущейся от волнения рукой и стал вновь благодарить и извиняться.
— Пожалуйста, не благодарите меня, — смущенно ответила Эльза, — лучше расскажите мне, что с вами случилось. Куда вы пропали после судебного заседания?
Они опять уселись.
— Болел… болел, да и очень странной болезнью. Когда я вышел из суда, меня вдруг охватила боязнь людей и стыд… Мне стыдно было показаться им на глаза… Вы знаете, что портреты всех участников судебного процесса печатались во многих газетах. И мне казалось, что каждый встречный, каждый проезжающий извозчик, даже мальчишки указывают на меня пальцами и говорят: «Вот человек, лишенный братом наследства за неблаговидный поступок!» И так как никто не знал, в чем состоит этот неблаговидный поступок, то каждый мог думать, что ему угодно: может быть, я совершал подлоги — делал на векселях подписи брата, а может быть, и покушался отравить его. И я бежал… — Старик вздохнул. — Да, я много пережил горьких минут, фрейлейн… Бежал я совсем недалеко. Меня искали по всему свету, а я жил в этом же самом городе. Я укрылся в надежном месте, у своего старого, одинокого друга. «Если ты выдашь тайну моего пребывания хоть одному человеку, я покончу с собой», — сказал я ему. Но об этом не надо было и говорить, он не выдал бы и так.
— Но, простите, — Эльза засмеялась, — вам не было стыдно этого друга?
