Изнанка жизни - страница 4

Шрифт
Интервал

стр.

— Вот видишь, — шептал он, — и спрашивать не о чем! — И легко освободясь от неё, он вышел в прихожую, потушить лампу и на цыпочках вернулся в зал.

— Вот так, никто не узнает и не услышит, швейцара не было, когда мы выходили, он не знает, ушли ли отсюда гости или ещё остались.

— Постой… — она снова овладела собою и отстранила его руки, — о чём ты хлопочешь?

— Тише, Вера! Как ты говоришь громко.

— О чём ты хлопочешь, объясни мне? Постой, дорогой, умоляю тебя, поговорим хоть немного. Чего ты боишься?

— Как чего, а если твоя прислуга узнает?

— Конечно, узнает!

— Как — конечно? Так ведь узнают и все тогда. Наверно узнают…

— Зачем же нам скрывать?

Лазовский засмеялся.

— Дитя ты милое, да ты сама-то понимаешь, что говоришь?

— Понимаю. Ведь…

Лазовский не дал ей договорить Он снова обнял её и целовал губы, волосы, лоб, щёки…

Воля молодой женщины слабела, туман охватил голову, она забыла слова, которые хотела сказать.

В комнате рядом раздались шаги, кто-то стучал в дверь зала.

— Барыня, телеграмма, потрудитесь расписаться.

Лазовский опустился на крошечный диванчик, стоявший за ширмою у дверей. Вера Николаевна, вся дрожа, открыла дверь и вышла в другую комнату. Через несколько минут он слышал, как горничная ушла, дверь снова закрылась, и перед ним стояла Вера Николаевна, вся бледная, со странным не то счастливым, не то испуганным лицом.

— Ступай домой… завтра вернёшься… и… нам… не зачем больше скрываться — муж умер…

Она села в кресло, и нервное возбуждение вылилось в слезах.

— Ступай домой… я успокоюсь… это так… неожиданно… странно… и Новый год… и смерть…

Мысли, чувства обрывками, как вырывавшиеся слова, толпились в её голове.

Лазовский встал и молча, не найдя ни слова ответа, взял свою шляпу, также тихо направился в прихожую, надел пальто и ушёл…

Вера Николаевна долго сидела в кресле и плакала, потом вскочила и рассмеялась. Свобода! Снова стихла, вышла в спальню и стала на колени перед образами, но ни одного слова искренней молитвы на ум не шло, ей стало страшно, она позвонила горничную и велела ей лечь рядом в зале на диване, затем зажгла в спальне фонарь, разделась, легла в кровать и… заснула.

Утром она проснулась, как если бы её толкнули, проснулась и сразу вспомнила всё… Смерть являлась ей в «вежливой», так сказать, отвлечённой форме, без трупа, панихид и страшной процессии похорон.

Сестра генерала, жившая за границей, извещала её, что, по его желанию, он будет похоронен там же на русском кладбище Висбадена.

Вера Николаевна вскочила с кровати, сон, так неожиданно, грубо овладел вчера ею, что она спала в самой неудобной позе, лицом в подушку. Теперь она чувствовала, что руки и ноги её точно заржавели и с трудом двигались в суставах, лицо было бледно, измято, глаза тусклы, и под ними от слёз образовалась какая-то синеватая опухлость. «Не всё ли равно, ведь теперь он должен уже иначе глядеть на меня».

Ради Нового года она надела белое платье. Не стесняясь, позвала горничную и не велела принимать никого кроме Лазовского.

Часы проходили, она то сидела у камина, то ходила по комнатам, ждала без скуки и раздражения, ей казалось понятным, что к ней он приедет как к себе, т. е. покончив с циклом неизбежных визитов. Бледное лицо её временами вспыхивало, глаза загорались от внутреннего счастья, которое, как луч солнца, едва сквозивший за свинцовыми тучами, всё больше и больше выбивалось из-под всяких соображений и тяжёлых мыслей о прошлом и вдруг залило всё её существо глубокой, сознательной радостью, и она оглянулась кругом.

Портрет генерала, с узкими, чёрными щёлками для глаз и нафабренными длинными усами, глядел на неё из массивной золотой рамы.

— Но ведь ты миф, миф! Рассеявшийся кошмар! — воскликнула она и тихо засмеялась.

— Чего я буду хитрить сама с собою, — она ещё раз осмотрелась кругом, — ведь я не желала его смерти, ни одной мыслью не звала её — а пришла… я не виновата, что душа моя встрепенулась!

И любовь Лазовского, вчерашние глаза его, поцелуй, всё получило теперь иной смысл, над её любовью раздвинулся горизонт, у неё было будущее и в нём своё законное, прочное счастье. Счастье! Он приехал в 7 часов, и она только мило улыбнулась и по-детски несколько раз кивнула головой, когда он подтвердил ей её догадку.


стр.

Похожие книги