Усмехаюсь на «рабыню», но молчу. Слово «жена» подошло бы куда больше, но я давно оставила попытки разубедить каждого встречного.
И все же против воли рука тянется к ошейнику.
Не просто знак принадлежности моему мужчине и не просто символ рабского статуса. Творение злого чернокнижника, артефакт, заставляющий бездумно подчиняться приказам хозяина, если он того пожелает.
Я так давно ношу ошейник, что уже не помню, каково это — не чувствовать на горле мягкого, но властного охвата. Двадцать лет. Большую часть жизни.
Двадцать лет назад лорд-Страж купил меня у герцога Рино — моего отца. Увез из родной страны, надел ошейник. Странно вспомнить, как я его ненавидела…
Тогда мы оба не знали ни друг друга, ни о той особой связи, которую артефакт создал между нами.
Порой я думаю: могло ли тогда, двадцать лет назад, все пойти по-другому? Могли ли мы понять друг друга без боли, обид, недоверия?
Ошейник — наше благословение и проклятье. Причина, по которой я не старею. Причина, по которой мой мужчина не может жениться на мне — законы фэйри не дозволяют жениться на рабынях.
За бессмертие и вечную молодость нужно платить.
Когда-то я сказала Элвину, что неважно, есть на мне ошейник или нет, если он не пользуется его силой и снимет, как только я потребую.
Я ошибалась…
Мы неравны, и моя зависимость — яд, что ежедневно отравляет нашу близость. В глазах фэйри я рабыня. Человечка в ошейнике. Голос Стража. Любое мое достижение принадлежит не мне — Элвину.
Но если у меня появится тень…
— Не стану вас обманывать, — продолжает мой собеседник. — Нет способа обрести тень. Или есть, но я его не знаю.
— Тогда откуда…
— Случайность, совпадение. Не надо идти по моим следам. Я не хочу вашей смерти. Это гиблое место…
— Место?
Полукровка вздыхает:
— Зачем вам тень?
— Вы спрашиваете, зачем мне бессмертие?
— Я знаю, лорд-Страж и так подарил вам бессмертие. Неужели люди так жадны, что не в силах остановиться на полпути?
Мое возмущение от ханжеских слов столь велико, что прорывается наружу:
— Легко рассуждать о человеческой жадности теперь. Что бы вы сказали десять лет назад?
— То же самое, — он медлит, вглядываясь в мое лицо. — Людям не понять, но тень — это сила, которая всегда дается для чего-то. Поэтому у фэйри есть Предназначение. Хотите, я дам зарок на Великий долг? Великий долг главы клана — хорошая оплата.
Он что же, держит меня за дуру? Смешно сравнивать.
— Нет. Просто расскажите, что с вами случилось.
— Это знание будет бесполезным для вас. Рискнете повторить мой путь — погибнете.
— Или пойму, что вы правы, и не стану рисковать.
Ламберт не верит. Я сама себе не верю. Потому что, если есть хотя бы крохотный шанс, я должна попытаться…
— …Дети? — Элвин отводит взгляд. — Было бы неплохо. Но какой смысл говорить об этом? Очень хочешь наблюдать, как мальчишка, которого мы усыновим, будет взрослеть и стариться? У вечной жизни и вечной молодости есть свои неудобства.
Он прав, и в этом наша общая боль.
Я представляю себе мальчика со светлыми, как у него, волосами и моими глазами. Или девочку… я бы плела ей косы и рассказывала на ночь сказки.
— Мне всегда казалось символичным, что Стражи бесплодны, — теперь в его голосе столько яда, что хватит отравить всю рыбу в Темесе. — Квинтэссенция бесполезности.
— Не надо, — тихо прошу я. — Это ведь неправда.
— О, еще какая правда. Знаешь, нас создавали, как детали механизма. Двенадцать, чтобы с запасом. Если парочка сломается — не страшно. Ну зачем деталям дети? Смешно.
— Джанис говорил, что все дело в тени. Если бы я…
Он перебивает меня с неожиданной яростью:
— Больше слушай Джаниса, он вечно носится с дикими идеями. Думаешь, у меня было мало романов с фэйри?
Подхожу сзади, чтобы обнять его, уткнуться носом в плечо и тихо спросить:
— Кто-нибудь из них хотел от тебя детей?
Лорды и леди из Братства Стражей, «искусственные фэйри» — так однажды назвал себе подобных Джанис. Шесть мужчин и шесть женщин из человеческого рода, принявшие в дар от ушедших богов волшебную тень, а вместе с ней — магию и бессмертие.
Считается, что Стражи бесплодны, отдали способность к деторождению в уплату за могущество, но я не желаю верить в это. Лишить кого-то навсегда счастья материнства или отцовства — слишком жестоко, а боги добры и милостивы.
