— Куда пошёл топтать! – поймала его жена. – Сапожки кто будет снимать? Серёженька, сумку с хлебом возьми.
— Танюшечка, умничка ты моя, – ласково поцеловал её в щёку, соврав при этом, что только что собирался сбегать в магазин.
— Не поверю! – жена рассмеялась. – На меня ведь надеялся. Ну, как первый день? – спросила, запахивая халат.
На миг сквозь прозрачный лифчик мелькнули маленькие груди с тёмными сосками.
Я легкомысленно отмахнулся:
— Как и должно быть. Пробегал и даже с одной шишигой поругался.
— Уже? Молодец! – похвалила жена. – В первый же день. Что же будет завтра? Помой руки с Денисом, – расставляя тарелки, попросила она.
— Слушаюсь! – не обращая внимания на негодующее «Не хочу–у!», поднял сына и понёс к умывальнику. – Видишь, сколько грязи, – назидательно заметил ему, за что тут же был обрызган. – Мамулька, – нежно произнёс я, протягивая расписанную петухами пол–литровую чашку, – плесни маленько в честь начала трудовой деятельности.
— Как же! – отрезала Татьяна. – Событие международного значения… Да ещё такое корыто нашёл! – раскритиковала мою посудину.
— Чашку‑то за что? – грустно стал жевать курятину.
— Дениска! – переключилась на сына. – Куда столько сахаришь? Приторный будет.
— Ну и что! Я люблю чай сладкий внутри! – помешивая ложкой, убеждённо ответил Денис.
— Воспитательница жалуется…
Я вопросительно поднял глаза, с грустью наливая чай в петушиную тару.
— С девочкой подрался. Есть, конечно, с кого брать пример, – кинула Татьяна камень в мой огород. – Весь в папу…
— Это как же ты, Денис? – поинтересовался у сына, размышляя, как бы поделикатней ещё раз подкатиться к жене со ста граммами.
— А ну её! – он мрачно хлебнул «сладкий внутри» чай. – Укуснуть меня хотела.
— Понятно. За это вполне можно шлёпнуть! – рассудил я. – Танюш, сколько времени? Сейчас мультик будет, – потеряв надежду остограммиться, заспешил к телевизору.
— Скорее, скорее включай! – торопил прибежавший Денис, устраиваясь на диване.
— Интересный? – выглянула из кухни Татьяна.
— Старый. Семидесятых годов. Но, по крайней мере, можно понять кто есть кто… Ху есть ху, как говорит Михаил Сергеевич.
— Хочешь, помогу посуду мыть? – отважно предложил жене, а то вон какая худенькая стала, – подойдя, погладил её плечи, ощущая на языке вожделенную соточку.
— Не подлизывайся, сама вымою. А ты лучше заявление в райисполком напиши. В понедельник на приём идти.
— Да успею… Сегодня четверг только, – взялся за книгу, потеряв всякую надежду.
— У тебя всегда то четверг, то пятница, – тяжело вздохнула Татьяна, – так и будем в этом сарае жить.
«Оставь надежду всяк сюда входящий», – пронеслось в голове.
Квартира была самым больным вопросом моей жены.
Почитав книгу и поглазев в телевизор, обратился к сыну:
— А кому скоро спать?
На такие бестактные вопросы Денис не отвечал. Легче было отработать ещё одну смену на заводе, чем уложить его в постель. После детской телепрограммы «Спокойной ночи, малыши» с видом завзятого шантажиста он требовал сказку, и не какую‑нибудь, а новую, ещё неизвестную.
— Не расскажешь, не буду спать! – угрожал он.
— Ты что отца терзаешь? – морща лоб и изо всех сил напрягая серое вещёство, выдавал про козлика или аленький цветочек, проклиная в душе флору и фауну, пока, к великой моей радости, Денис не засыпал сном праведника, умиротворённо свернувшись калачиком и подложив соединённые ладошки под щёку.
— Неужели, папа, ты ничего не видишь? – приняв позу одалиски – одну руку положив на выгнутое бедро, другую чуть приподняв вверх, – передо мной стояла Татьяна.
— А–а-а–а! – в восторге дурашливо застонал я, любуясь фигурой жены.
— Серьёзно спрашиваю! – закружилась она, открывая стройные ноги. – Как мне это платье?.. Сегодня на работе одна принесла, – объясняла жена, раскачивая бёдрами, словно манекенщица. – Если подойдёт, завтра надо деньги отдать. Как ты находишь? Было видно, что платье ей нравилось.
И действительно, тонкая, хрупкая фигурка жены казалась удивительно беззащитной и нежной в этом платье. «Как школьница», – подумал я, глядя на счастливую, улыбающуюся жену.
Она в упоении закружилась.
