Хоть плохонький – но обед. Поэтому из столовой шёл не спеша, в приятном расположении духа.
Уже началась подготовка к октябрьским праздникам. В стороне от главной дороги, около низкого заводского корпуса, две женщины в кургузых, заляпанных красной краской комбинезонах раскрашивали длинную гирлянду лампочек. Около них отдыхал на своей тележке разнорабочий нашего цеха. В ту же минуту, не поверил глазам, из заводского скверика, смеясь чему‑то, появилась роскошная Мальвина, поддерживая под руку невысокого парня, опиравшегося на бадик.
Я даже остановился от неожиданности.
«Где же она его раскопала? Мало того – худосочный, так ещё и хромой! – поднялась во мне волна ревности. – Ишь, вцепилась как! Мальвины все такие… Та Буратино с носом остави–ла, а эта – меня!»
Визгливый хохот малярш привёл меня в чувство.
«Видно, наш цеховой матерщинник кое‑что выдал из своего обширного репертуара…»
Между тем парень нежно обнял Мальвину за плечи и, близко наклонившись к её лицу, что‑то говорил.
«Разливается как, козёл! – закипала во мне злость. – Додумались, прям на работе любовь крутят, – чуть помедлив, поплёлся за ними. – Да какое мне дело? – стал успокаивать себя. – Кто она мне? Невеста, что ли?»
Ускорив шаг, быстро догнал хромого. На миг появилась мысль как следует задеть его плечом, но я гордо прошёл мимо.
— Серёжа! – услышал Мальвину.
— А, это ты? – обернулся на ходу. – Извини, спешу, работы полно.
Придя в цех, всё не мог успокоиться.
«Спасибо, что я цивилизованный человек, а то бы…»
— Чего хмурый? – опять дыхнул на меня странным запахом Чебышев.
— Чем от тебя всё время несёт? Носки, что ли, жуёшь? – зло посмотрел на учителя.
— Шулюмом! – не обиделся тот. – Хочешь попробовать?
— Уволь! – застучал я молотком.
С удивлением вытаращившись поверх очков, Чебышев принюхался.
— Опять эта кошёлка здесь корпус смолит. Пашка, иди на механический, тебе шесть дней к отпуску за вредность дают, а я нюхай…
Смотри, Серёжка, – нравоучительно произнёс сэнсэй, – Михалыч станет приставать, чтобы корпуса смолил, не берись, на потенцию влияет.
— Главный, а я думал, тебе уже ничего не страшно! – заржал Пашка. – А ты, оказывается, два раза ещё можешь.
— Ага! На октябрьские и майские, – задохнулся от смеха Пашкин сосед. – Ведь скоро октябрьские, – еле выговорил он, тряся головой и осыпая воротник перхотью.
— Этот‑то чего? – возмутился Чебышев, его бородавка погрозила Плотареву кулаком. – Сейчас ты, Заев, смелый, – перешёл в наступление гироскопный гуру, – посмотрим, как запоёшь, когда рога полезут, длинные и ветвистые.
— Во–во, зато лишних шесть дней телевизор будет смотреть! – опять зашёлся смехом Плотарев.
— Кто о чём, а лысый о гребешке! – огрызнулся, уходя на механический, Пашка.
— Евдокимовна! – вдруг заорал Чебышев, представив весь ужас катастрофы. – Почему разрешаешь на участке корпуса смолить?
— Да! – поддержал его Плотарев.
— А мне всё равно, главное, чтоб пыли не было! – ответила контролёр, колыхнув грудью.
— Так нам не всё равно! – заволновались Чебышев с Плотаревым, развеселив весь контингент контролёров.
Постепенно моя обида прошла.
«Чего я, право, расстроился? Пустяки какие. Поважнее дела есть. Вечером в райисполком идти».
Курили редко. Последняя неделя месяц кормит.
Ближе к вечеру участок затих. Чебышев, Пашка и его сосед, часто отрываясь от работы, нетерпеливо поглядывали сквозь стеклянную перегородку.
— Кого высматриваете‑то? – напрямую спросил у Чебышева.
— У–у-у–у! Ты ещё совсем зелёный! Учти, студент – понедельник и четверг – святые дни, – не вдаваясь в подробности, замолчал.
Моё любопытство было разбужено.
— Почему святые, начальник цеха и его заместитель в эти дни родились, что ли?
Чебышев поглядел на меня, как на чокнутого.
— Дни разлива! – нехотя, словно выдавая военную тайну, сквозь зубы процедил он, с тоской почесав бородавку. – Куда же это мастер подевался?
Примерно через полчаса послышался оживлённый гул.
Словно скрываясь от агентов тайной полиции, затравленно озираясь по сторонам, на участке появился Михалыч. Под нейлоновой курткой явно просвечивала здоровенная бутылка.
— Ну вот! Скорее к сейфу зашкандылял… нет бы прежде людям налить, – возмутился Чебышев.
