Я бутылки вытаскивала из урны, что возле магазина. Вижу, машина остановилась. Желтая. Но не такси — жигуленок. Шурка лишь по цвету ее запомнила. Из нее баба вышла. Вся седая, морщатая как барбоска, какие из деревни за хлебом приезжают. И машина грязная. Сразу видно, сдалеку приехала. Я еще хотела у нее на хлеб нам попросить. Но баба выволокла эту, ну, Шурку. Взяла за руку, повела к магазину. А у него два входа и выхода. Пока она шла, водило к другой двери подъехал, остановился и ждет. Баба оставила двери. Ятут же выскочила из другой двери, сразу запрыгнула в машину и уехала. Шурка ничего не успела приметить. Всякую бабу в лицо разглядывала. Свою ждала. Ее уже и след простыл.
Машину запомнила? — перебила Катька.
Хрен там! Не без дела слонялась. Я ж посуду сдала. На сорок рублей! На! Возьми! — протянула деньги и продолжила: — Повезло! Одних «Чебурашек» десяток накидали. Все пивные. Да «гусей» винных набралось.
Ты не видела, менты к Шурке подходили? — перебила Катька.
А толку? Один подвалил. Посмотрел на нее, огляделся вокруг. Допер. И ходу! Чуть не бегом от ней! Да и на что ему чужая? Говорят, им теперь своих кормить нечем лягашат! Деньги не дают давно. Вот они и злые! Как собаки! Раньше никому не помогали, теперь и вовсе с бомжей готовы шкуру снять.
Это точно! Вчера иду на базар мимо многоэтажки, там, в подвале, наши прикипелись. Уже давно. Глядь, двое ментов бомжей выдергивают. И грозят: «Пока не отбашляете из бухарника, до смерти не отпустим. Поканаете без жратвы и воды, разом «бабки» сыщете. На халяву не дадим здесь дышать. И так жильцы все ухи прозудели». Ну, я смотрю, чем кончится? Вышел ихний бугор, достал из карманов все, что было, отдал лягавым. Те бомжей отпустили, а бугру ихнему трепались, что жидко он благодарит за защиту и заботу. Обещались через неделю возникнуть. Во, падлюки!
А если к нам нарисуются? — вздрогнула Зинка.
Мы им не кенты. У нас полный облом получат. Во, выкусят! — отмерила Катька по локоть, рассмеявшись: — С мужиков сорвали. Там в камере не клево канать. А нас в камере не приморишь. Глянь на мелкоту. Всех надо устроить, дать пожрать, спать уложить, помыть. Где это все возьмут? Сами не жравши. Не до нас. Срывают пенки, где «на пушку» можно взять.
И то правда! Никому мы не нужны. Даже ментам! — согласилась Зинка и спросила: — А ты как?
Сегодня тихо. Никто не встретил. Чирий обещал вчера рыло намылить, если опять увидит, что промышляю на базаре. Забрать его себе решил. У него кодла большая. Все жрать хотят. Вот и выдавливает меня. Прижал возле ларька за глотку и шипит, мол, не слиняешь сама с базара, подставлю. Дышать разучусь.
С-сука гнилая! — разозлилась Зинка.
Я придумаю ему облом! — усмехнулась Катька криво. И закурила сигарету из пачки, какую вытащила у Чирия во время ссоры.
Катьку знали все малолетние бомжи города. Ее боялись и неспроста дали этой девчонке кличку Дикая Кошка. Мало того, что дралась она не хуже целой своры бомжей, материлась злей бухой свалки, умела подстроить любую пакость, оставшись при этом в стороне. Но, на такое способны были и другие. Она же считалась самой удачливой воровкой. Стоило Катьке прийти на базар, после нее другим бомжам там нечего было делать. В ее бесчисленных и бездонных карманах, за поясом, за пазухой и в рукавах мог спокойно вместиться целый колбасный ряд.
Она шла мимо гор колбасы, лишь изредка приостанавливаясь. Ни одна из продавцов не заметила ничего подозрительного за нею. Ну, подумаешь, остановилась взглянуть на цену, поправила ценник. Похвалила запах, пообещала привести мать и пошла. Но куда подевались три палки сервилата? Словно сами убежали следом за девчонкой. А та уже другой зубы заговаривает. Остановилась, где народу побольше, сарделек натаскала, пока продавщица покупателей обслуживала. Потом в рыбный ряд подалась. Конфеты и булки, печенье и яблоки, сигареты и жвачку, даже сметану уносила из-под носа у торговок. Возвращаясь к своим радовалась:
Хорошо нагрела блядей! С каждой налог взяла! За нас! За всех! — выгружала все в кучу.
