– Вы что же, несколько часов просидели в своей кухне? – засомневался Корик.
– Так я ж упрямая, – горделиво вскинула она подбородок. – Если б мой не приполз просить прощения, я б и до утра там просидела! Когда б не эта порнуха в окне, я бы, наверное, с моим-то и не легла.
– Если вы их видели… дома-то расположены действительно очень близко-то, то почему же они вас не заметили? – резонно спросил Носов.
– Ага, до того ли им было! – хихикнула свидетельница. – Ну, если честно, когда у них это самое началось, я свет погасила у себя, охота было посмотреть, как оно у людей… ну, это самое…
– Спасибо, вы нам очень помогли, можете идти.
С нею вышли и три человека, участвовавшие в процедуре опознания. Остались Филипп, Марк и Вениамин. Носов сел за стол, обвел всех троих спокойным взглядом, поднял глаза на эксперта, пожелавшего непременно присутствовать при опознании. Корик, которому смерть Айны уже не казалась загадкой, взял на себя обязанности допрашивающего:
– Теперь мне понятно, как вы убили ее. Но почему?
…Да, он осознанно готовился к этому, хотя не был уверен, что все будет именно так, к тому же он шел к ней со слабой надеждой, внушая себе: она передумает, уже передумала.
Айна не ждала его. Открыв дверь, она замялась – пускать или не пускать, – все же, будучи женщиной деликатной, провела его в квартиру. Ей не дано было знать, что вместе с ним к ней вошла смерть и заняла выжидательную позицию в сторонке. А он снял пальто, повесил его, подошел к ней и взял за плечи. Айна, не высвобождаясь, отвернула лицо, когда он хотел поцеловать ее:
– Не надо… Мы же все обсудили, и ты согласился со мной. Тебе двадцать пять, мне тридцать четыре, между нами – пропасть, Марк.
– Нет никакой пропасти, ты ее сама выдумала. – Как он разочаровался! – Нам же хорошо вдвоем.
– Хорошо, да. Очень хорошо, лучшего у меня не было. Но постель – это не все, Марк, есть и будничная жизнь, и время… Сейчас разница между нами почти не чувствуется, но через три-пять лет она станет заметна. Я не хочу, чтобы через какое-то время, когда ты остынешь, мне стало больно. Я прекрасно знакома с расставаниями и обидами, не хочу повторений. Конечно, вина лежит только на мне, я не должна была подпускать тебя к себе… Но так сложилось… Тогда я думала: курортный роман, ни к чему не обязывающий, а мне надо было забыться…
– Я согласен ждать. Только вместе с тобой…
– Прости, Марк.
Он слегка сжал ее плечи, запрокинул голову, словно не желая показывать слез, но, когда вновь посмотрел ей в глаза, слез не было.
– Знаешь, – улыбнулся Марк, – я точно так же расстался с Нелькой, встретив тебя. На меня не действовали ее уговоры и слезы, поэтому я тебя понимаю. Но и ее я понял, правда, только сейчас, а тогда… я обидел Нельку и тут же забыл о ней. В сущности, я пришел проститься. Два часа дай мне…
– Марк… – протянула она, не соглашаясь. – Это лишнее…
– Час, – настаивал он. – И больше ты меня не увидишь! Один час… чтобы он запомнился… Обещаю: никогда больше не напомню о себе.
Марк приблизился губами к ее губам, Айна не отвернулась, сдавалась, видимо, жалела его. Но ему-то не жалость была нужна, а она – вся и навсегда, до смерти. Он был нежен и ласков, любил ее, как в последний раз. Именно – как. Потому что, видя отдачу Айны, он торжествовал, полагая, что сломил ее. Но минуты наслаждения длятся недолго, за ними приходит возврат того, что было до этого, возможно, и раскаяние. Она лежала расслабленная, тихая, настал момент спросить ее:
– Ты и сейчас хочешь, чтоб я ушел навсегда?
Айна открыла глаза, в них уже не было пьяной любовной неги:
– Ты обещал…
– Помню, – перебил он, помрачнев. – Значит, нет?
Она не ответила, что, собственно, и было ответом. Марк подскочил.
– Куда ты?
– Воды выпью. Тебе принести? – он прятал глаза.
– Нет.
Он открыл банку консервов, принесенную с собой, и торопливо ел, давясь, так как тоже не любил кальмаров. Но – ел, плохо пережевывая, чтобы мясо застряло в зубах, чтобы пропитать соком рот и язык, глотал, чтобы даже дыхание его стало ядовитым. Вернувшись, Марк сел на кровать. Поглаживал тело Айны. Она мягко убрала его руку, и тогда он напомнил:
