Так вот, когда случаются такие пробки, или когда в час пик весь город сжат, как пружина, или в такое время в метро, да и просто на улице, в толчее, есть люди, которые толкаются, раздвигают других локтями, идут напролом… А на дороге подрезают, давят, вытесняют, пересекают две сплошные, едут на красный свет, сигналят так, что в звуке клаксона слышится трёхэтажный мат, – всё это, конечно, усугубляет раздражение, сердцебиение, тревогу и даже злость. А я нашёл нужные для такой ситуации слова.
Я говорю себе, встречаясь с хамством, грубостью: «Видимо, человеку нужнее, чем мне. Наверное, человек спешит сильнее, чем я. Видимо, у человека серьёзные проблемы. Я же не очень спешу, мне не очень нужно, у меня, если разобраться, таких, как у этого человека, проблем нету. Надо бы ему посочувствовать. Надо бы его пожалеть. А то вон у него какие проблемы в жизни. Вон как ему нужно быстрее, чем мне». Сразу становится проще и даже спокойнее.
Совсем летние стоят денёчки. В субботу даже удалось съездить к морю и, раздевшись по пояс, подставиться солнцу, босиком походить по тёплому песку. Много людей загорали в купальниках, а две дамы, приняв горячительного, окунулись в море, правда, не намочив причёсок. Они без визгов и суеты зашли в воду, ну и практически сразу из неё вышли, почти сохранив грацию. Люди провожали их уважительными взглядами.
Из своих зимних убежищ и берлог повылезали бомжики и даже успели за последние тёплые солнечные дни загореть и слегка подзапылиться уже летней пылью. В калининградских бомжиках есть прибалтийский шарм: они могут весьма витиевато выражаться, они неторопливы, даже вальяжны. На них хорошо и органично смотрятся старые твидовые пиджаки или очень поношенные брюки, но из очевидно хорошей ткани. Даёт о себе знать большое число магазинов секонд-хенда.
Весь город в цвету и проклюнувшейся юной листве. На клумбах вовсю анютины глазки, тюльпаны. Слива даже начинает сбрасывать белые лепестки. На подходе сирень, боярышник, яблони, груши.
В соседнем доме живёт довольно много мужичков и парней в возрасте от двадцати пяти до сорока, и они уже открыли сезон ежевечерних посиделок во дворе. Кем они работают, не понимаю, но у них много свободного времени. Им нравится завести музыку в автомобиле, открыть нараспашку двери, сидеть за круглым столом в дальнем конце двора, жарить на ржавом мангале шашлыки или куриные окорочка, выпивать и петь какие-нибудь очень мужские песни. В воскресенье они раз десять спели песню «Белым, белым полем дым». На словах «волос был чернее смоли, стал седым» один из них брал громче всех, в голосе звучала слеза, и он крепко обнимал рядом с ним сидевшего парня. В этих посиделках чувствуется много героизма, патриотизма, и по всему видно, поднимают они в процессе очень серьёзные темы: периодически некоторые тосты пьют стоя – «за тех, кого нет с нами, за Родину, за тех, кто в море, и за женщин, которые нас ждут». Хотя женщины ждут их в десяти метрах, в доме, рядом с которым они и пьют.
Есть среди них мужик, который обычно ходит в камуфляже и тельнике, но уверен, что ни в армии, ни в силовых структурах не служит, так как двор не покидает никогда. Он периодически отзывает кого-то из молодых парней в сторонку и громким пьяным шёпотом, на весь двор, говорит что-нибудь типа: «Ты меня держись, не пропадёшь» – или: «Ты меня послушай, я тебе плохого не посоветую» – или: «Да знаю я его, ты его не слушай, я тебе всё про него расскажу»…
Сколько их, таких, сидит по городам, городишкам, посёлкам городского типа, деревням… Так вот сидят и сидят, обсуждают глобальные вопросы у гаражей или же во дворах… В них много пафоса, всезнания, чувства справедливости; они полагают, что лучше всех знают о том, что такое истинная дружба, что такое честь и достоинство; они совершенно уверены, что они труженики, работяги, прекрасные отцы семейств, настоящие мужики… Но им всё время мешают жить, их постоянно кто-то обманывает, обворовывает… Если б не все эти козлы и уроды (к которым относятся практически все, кроме них самих), не только они бы жили прекрасно, но и Расея-матушка встала бы с колен. Так они и будут до конца октября заседать в соседнем дворе, пока холодные ветра не разгонят их по домам и квартирам, где заседания продолжатся, но с меньшим размахом.
