Как это ни удивительно, в архивах хранится очень многое. Особенно в хорошей сохранности дореволюционные документы. Я вот, например, не знал даты и места рождения прадеда, я даже не знал его отчества. Но в кемеровском городском архиве нашлась запись о рождении моего деда Бориса Васильевича Гришковца. Там записано, что Борис Гришковец родился 25 июля 1919 года, а родители его – Василий Петрович Гришковец, гражданин села Покровское Алтайской губернии, и Гришковец Таисия Петровна. Найдя эти данные, сделали запрос в Алтайский край, и в Барнауле, в архиве, выяснили, что мой прадед Василий Петрович Гришковец прибыл в Алтайскую губернию в начале ХХ века, будучи ещё ребёнком. Семья моих предков приехала на Алтай на заработки из Черниговской губернии. А потом уже мой прадед перебрался в Кузбасс, где и повстречал мою прабабушку – Шарапову Таисию Петровну, которая, в свою очередь, приехала в Кузбасс на заработки одна, в шестнадцать лет. Родом она с Урала, из-под Перми, точнее, из-под города Соликамска… Когда были получены данные из Алтайского архива, сделали запрос в архив Чернигова, откуда пришли сведения о моих предках, первое упоминание о которых датируется 1743 годом. Проживали они в селе Сиволожи (или Сиволож) Черниговской губернии, все были казаками, почти все служили и наверняка принимали участие во всех военных кампаниях.
Меня поразило, как много сохранилось документов в архиве Томского государственного университета: не только зачётные книжки и студенческие билеты моих бабушки и дедушки, но и вступительное сочинение бабушки, которое она писала в 1938 году, школьные аттестаты зрелости, разные письма и прочие, казалось бы, второстепенные документы. Меня тронуло и даже ужаснуло то, что моя бабушка Софья Ароновна Хаулина при поступлении во всех документах и анкетах подписывалась «Софья Павловна», а в графе «национальность» писала «русская». Практически везде это было вычеркнуто и написано «еврейка». Бабушке повезло: в тот год поступало немного евреев, поэтому её и приняли. Как мне объяснили, существовала негласная квота на число евреев-студентов, их должно было быть не больше трёх процентов. Конечно, это в передачу не вошло.
Не вошли и страницы уголовного дела моего прадеда Михаила Аркадьевича Неводчикова, который был репрессирован в 1942 году, провёл десять лет в лагерях и умер от туберкулёза через три месяца после освобождения. Я читал нелепые, безграмотно написанные доносы, допросы, безграмотно записанные безграмотным следователем… Зато в деле моего деда нашлись фотографии, которые были приобщены к нему как улики. На этих фотографиях люди в рясах. Благодаря этому делу я увидел фотографию своего прапрадеда Аркадия Ипполитовича Неводчикова, псаломщика церкви под Екатеринбургом, и фотографию моего прапрапрадеда дьякона отца Ипполита, который служил в другой церкви под Екатеринбургом.
Я очень благодарен проекту и тому, что за меня люди проделали работу, которую, конечно, должен был выполнить сам.
Наконец-то через восемь дней пребывания на морском берегу отдых вошёл в фазу настоящего отдыха: голод по морю, солнцу, по летней приморской еде, по холодным напиткам у тёплой волны… сначала перешёл в здоровый аппетит, а теперь и аппетит притупился. Второй день с утра вся наша большая компания решает одну трудную задачу за другой… Ехать ли на пляж?… А если ехать, то на какой?… На пляже возникают другие вопросы: купаться сразу или сначала погреться на солнце? Какое вино пить – белое или розовое? На разговоры уже практически не хватает сил.
А погода стоит уж очень хорошая и настолько стабильная, что интересоваться прогнозом мы перестали дня четыре назад. Народу много, вечером в порту Сан-Тропе возникает ощущение, что где-то рядом находится станция метро. Люди прогуливаются в толпе, вернее, одна толпа прогуливается в одну сторону, другая – в другую. Кафе и рестораны забиты, а припарковаться в этом крошечном городке люди не могут и в посках свободного пространства нарезают на машинах круги. На всех лицах жажда вкусить летнего наслаждения. Здорово! Вчера подъезжали к центру города в десять вечера – дикая пробка. Кто-то спросил: «А какой сегодня праздник, что это творится?» – а я вяло ответил: «Среда». Никто даже не улыбнулся, все понимающе покивали.
