Сейчас ночь, дома тихо, дети спят. На столе стоит блюдо с оставшимися крашеными яйцами. Саша и Наташа проявили чудеса изобретательности. Яйца получились удивительной красоты. Одно они даже умудрились полностью обклеить бисером, а к другому приклеили зелёные пёрышки… Саша с утра несколько раз плакал, потому что он всё выбирал яйца, которые бились, и проигрывал. Вечером решил взять реванш, и ему опять не повезло. Поплакал и уснул… Во многих соседних дворах сегодня открыли шашлычный сезон. Погода была чудесная. К нам в открытые окна залетали обрывки запахов и хмельные голоса. А сейчас тихо. Ночь. Наш околоток спит. День получился длинный, спокойный и наполненный тихой радостью.
…Закончился праздник, сумка собрана: две пары обуви, трое брюк, семь рубашек, семь маек, четырнадцать пар носков и прочее, и прочее. Ещё лежит передо мной окончательная редакция новой книжки – толстая стопка листов с большим количеством правок. Спать не хочется, хочется подышать домашней тишиной перед двумя неделями шума, восемью спектаклями, пятью большими городами, сотнями километров уральских дорог… Хорошо прошла Пасха!
Последнюю неделю прожил, точнее, прожили в волнениях: наш фильм «Сатисфакция» был отобран французским экспертом и рекомендован во все три программы Каннского кинофестиваля. О том, что он не попал в основную программу, я узнал из новостей, когда сообщили, что Канны ждут «Утомлённых солнцем 2». А в двух других – мы знали, что наш фильм фигурирует в шорт-листах. Сегодня же мы наконец получили вежливый французский отказ.
Поверьте, я не расстроился. Просто чуда не случилось. А к возможности поехать на Каннский фестиваль я относился именно как к чуду. И хоть я не раз бывал в Каннах и в самом Дворце фестивалей… Всё равно это что-то именно чудесное и ко мне не относящееся. Я хорошо понимаю, что в Каннском фестивале больше мифа, чем реальности, что это вполне рабочее мероприятие, а для многих не что иное, как кинорынок. Но для меня важнее был сам флёр, само прикосновение к мифу.
Я принял участие в огромном количестве театральных фестивалей: от самых знаменитых типа Авиньонского и Венского до самых скромных типа Хельсинкского и Люблянского. Для меня в слове «фестиваль» давно уже нет ничего притягательного. Но Каннский фестиваль продолжает парить в сознании некогда кемеровского парня как что-то волшебное и недосягаемое. Вот он и остался недосягаемым. Наверное, это даже хорошо.
Я прекрасно знаю достоинства и недостатки нашей картины, но я люблю её и рад тому, что у нас получилось. Понимаю, что, если бы «Сатисфакция» поехала в Канны, её было бы потом легче донести до отечественного зрителя. А для меня ничего важнее, чем наш зритель, нет и быть не может. Чем больше я ездил по международным фестивалям, чем больше меня переводили и ставили за границей, тем меньше иллюзий. Осталась одна серьёзная иллюзия – Каннский фестиваль. С иллюзиями жить приятнее. А как сложится судьба нашего фильма на Родине, будет зависеть от разных, во многом непонятных мне причин.
Сегодня раскладывал и перебирал подарки, привезённые с гастролей из разных городов: сделанные вручную мягкие игрушки (очень красивые), несколько серебряных ложечек – в подарок новорождённой дочери, красивая серебряная погремушка (ей же), ручки, самодельные открытки, письма, маленький позолоченный велосипедик на подставке, экзотическая монета… Это, конечно, не «Золотая пальмовая ветвь», но очень тёплые и, как выясняется, очень поддерживающие вещи.
Я довольно долго думал над тем, из чего, из кого и как складывался и сложился у меня и у большинства тех, кто меня чуть старше и сильно младше, образ воина Той Самой войны. Я очень хорошо помню День Победы в 1975-м, 1980-м и 1985 годах. Ветеранов было много. В 1975-м это были совсем ещё не старые мужики. Напротив, мужики лет пятидесяти, вполне крепкие. Главное – их было много. В каждом дворе, в каждом подъезде. 9 Мая они надевали свои пиджачки, часто очень поношенные и мятые, с медалями и орденами, какие-то кепочки или шляпы-сеточки, куда-то утром уходили, а к обеду уже были пьяненькие. Сидели во дворах, выпивали, принимали поздравления. Мой дедушка с ними сиживал. Всё это были мужички весёлые, в большинстве своём сильно пьющие и также в своём большинстве невысокого росточка. Дед мой ростом 166 см часто говаривал, что был далеко не последним в строю и что немцы в основном были повыше… Помню, как эти мужики старели на глазах, как их становилось всё меньше. И трудно мне было угадать в них воинов, трудно было представить их в касках, с оружием… И дедушку своего было трудно представить солдатом, он же дедушка! Хоть я и знал, что он воевал на самых страшных участках, даже подо Ржевом.
