Таков-то человек: не верен он себе,
Сегодня лучший друг, а завтра — враг тебе;
Переменяет мысль, желания по моде,
И плачет, и поет, и пляшет — по погоде.
Что легкомыслен он и ветрен, знаешь сам;
Он предан собственным обманчивым мечтам,
Ты знаешь, и — зовешь его царем творенья!
Но кто ж, ты говоришь, имеет в том сомненье?
Я сомневаюсь, да! и льщусь вам доказать:
Извольте выслушать. Не станем разбирать:
Когда бы ты в лесу с медведем повстречался,
Который бы из вас скорее испугался
И по указам ли нубийских пастухов
Терзают Ливию стада барканских львов?
А спросим — этот царь над тварию земною,
Сколь многих он владык имеет над собою?
Гнев, скупость и любовь, тщеславие и страх
Содержат ум его, как узника в цепях!
Едва покойный сон глаза его смыкает,
Как скупость говорит: — Вставай, уже светает, —
Оставь меня. — Вставай! Пора, сбирайся в путь. —
Хоть час один… — Нет, нет, готов в минуту будь. —
Помилуй, да куда? — В Ямайку плыть за ромом,
Потом в Японию за амброй и фарфором. —
К чему богатства мне? Я потерял им счет. —
Глупец! богатства кто излишними зовет?
Приобретая их, и знать не должно меры,
Ни жизни не щадить, ни совести, ни веры:
На голых спать досках, почти не есть, не пить,
За денежку себя позволить удавить. —
Но для чего, скажи, такое сбереженье?—
Не знаешь? Для того, чтоб все твое именье.
На диво промотал наследник пышный твой
И занял бы столиц внимание собой… —
Что делать? — Плыть скорей, матросы уж готовы…
