И вовсе не философия, исходя якобы из превратного представления о своей знатности и безрассудно сторонясь всего положительного, не пожелала терпеть в своих палатах понятую в таком смысле психологию, а она сама тем, что она прикрепила себя к абстрактной ступени определенного во времени бытия, а тем самым и к односторонней точке зрения натуралистических исследований, порвала с философией, которая, со своей стороны, не могла же по всему своему понятию допустить такое ограничение научного рассмотрения. Насколько определенно философия в лице Канта выставила великое положение о единстве опыта, насколько глубоко она его обосновала, настолько же, несомненно, в «возможном опыте», то есть в науке о фактах, именно благодаря этому обоснованию не может быть целиком исчерпана вся область познания, а потому и сознания.
Но понятие опыта допускает, быть может, еще и дальнейшее расширение, благодаря которому применение этого понятия не ограничится одними только определениями бытия или установлением «процессов» во времени, а охватит всю «положительную» сферу познания, которая хотя всегда представляется и всегда может быть вскрыта в бытийственном развитии, а значит, и во временной рядоположности, а постольку и эмпирически, но все же в силу одного этого еще не должна быть ограничена только временным значением, а может выразиться в определенных объектополаганиях (Objektsetzungen) вневременного характера. К сфере, таким образом, расширенного «опыта» принадлежат все положительные учения экономики, права и педагогики, принадлежит не в меньшей степени позитивная сторона теории искусства и учения о религии, но так же – как принадлежащий к культурному достоянию, как сам эмпирически данный – и весь положительный состав учений «теоретических» наук: математики, физики, биологии, а таким образом, в конце концов и натуралистической психологии. Для всего этого существует собственная и притом даже не единственная, а двойная методика сама по себе ненатуралистического характера, методика «догматическая,> и «историческая,». Для первой из них преодоление точки зрения определенного во времени бытия явствует само собой; вторая же из них, правда, прибегает к рассмотрению во времени и подчиняет ему все положительное, что дается «догматикой»; но если присмотреться поближе, то окажется, что и интересом исторической методики, что и ее основным вопросом является не временный порядок совершающегося как таковой. Ее существенный интерес не в том, что было прежде и что после и как последующее было обусловлено предшествующим, словом – не место событий во времени, а как раз наоборот: ее работа направлена именно на то, чтобы спасти прошлое для времен будущих и, если б это было возможно, даже для вечности, чтобы оградить «минувшее» именно от «мимолетности», чтоб обогатить им настоящее и будущее и возвысить их над самими собой, другими словами, чтобы именно, насколько это возможно, преодолеть расколотость времени. Представляющееся во времени она стремится уловить как раз в его сверхвременной «значимости» и тем самым «увековечить» его. Тем не менее было бы односторонним просто отожествлять «науки о духе» или «о культуре» с науками историческими; в действительности, вся сфера этих наук о духе всегда подлежит обеим этим точкам зрения сразу – как исторической, так и догматической, то есть конструирующей, сверхвременно и притом в таком порядке, что историческое рассмотрение, собственно, является лишь предварительной ступенью, лишь подготовлением материала для рассмотрения догматического.
Следует ли из этого, что психология, как общая, наука о сознании, об осознанном бытии, может обнять «опыт» в любом его смысле (потому что «обрести в опыте» ведь значит пережить, все же доступное переживанию принадлежит к сфере сознания)? Если б это было так, психология в конце концов должна была бы вобрать в себя все положительное содержание наук о культуре, как догматического, так и исторического порядка, что охватывало бы собой в известном смысле и все естественные науки, которые ведь и сами являются фактами культуры. Значит ли это, что психология должна являться чем-то вроде
