Оля не ожидала этого, сделала шаг вперед и остановилась. Ей казалось, что Леня сейчас назовет Зину, и они подойдут вместе. Но Леня, улыбаясь, протягивал Оле книжку. Однотомник Пушкина. Ей так давно хотелось!.. Но в чем же все-таки дело? И где Зина?
А Зина все дальше и дальше отступала в темноту.
«Ну и правильно! — думала она. — И не нужно мне ничего!»
Ей только не хотелось, чтобы кто-нибудь решил, что она огорчается.
Третья премия… четвертая премия…
Потупившись, улыбаясь в бумажные бороды, выходят из толпы три маленьких богатыря.
Пробежала Машенька Глебова.
— Доктор Айболит! Бабушка Яга! Царевна Лебедь!
Совсем мало осталось пакетов и свертков.
Оля обернулась. Зина стоит, подобрав губы, и наматывает на палец прядку длинных темных волос.
Напоследок вызвали двух бабочек из третьего отряда. Бабочки, трепыхая марлевыми крылышками, вернулись на свое место. И все.
Оля, не выдержав, громко сказала:
— Леня, Зинин костюм гораздо красивее моего! Предлагаю вторую премию дать не мне, а ей, или надпишите эту книжку нам вместе.
Леня с живостью повернулся к ней:
— Я как раз хотел сказать о Зинином костюме. Очень красивый костюм у Зины Чернышевой. Но, ребята, ведь у нас все костюмы были самодельные. Малышам, правда, помогали, но и они в основном мастерили сами себе. А Зина надела готовый костюм, его шила настоящая портниха, художница. Костюм прекрасный, но ведь нельзя же сравнивать… Я думаю, Зина сама поймет и согласится с нами.
Кто-то потянул Олю за белый марлевый рукав. Она обернулась. Зина смотрела на нее злыми глазами:
— Пойди сюда!
Они отошли к беседке.
— Кто тебя просил говорить обо мне? Очень мне нужны ваши премии!
— Зи-на!..
— Пусти! Ты меня оскорбила, ты меня в смешное положение поставила, ты мне не друг!
После этого День, пасмурный и хмурый, вернулся к догорающему костру, а разгневанная, мрачная Ночь скрылась в тени деревьев, ушла в ночь…
* * *
В воскресенье — торжественное закрытие лагеря, спуск флага, художественная самодеятельность — и в Москву, по домам!
Со станции к лагерю шагают папы и мамы. Около дома, среди деревьев, несколько легковых машин.
Голубая «Победа» так и заночевала тут.
Начальник лагеря накануне посоветовал Зининой маме:
— Переночуйте у нас, не увозите девочку — утро вечера мудренее.
А Зина плакала, хотела уехать сию же минуту, не хотела оставаться на воскресенье.
— Все равно я не буду выступать, я танцевать с Олей не буду и смотреть на эту глупую художественную самодеятельность не хочу!
Обе девочки долго не могли заснуть, а утром слова друг другу не сказали.
Когда закончилась торжественная часть, папы и мамы устроились в тени, под березами, и приготовились смотреть и слушать.
Подошли старшие мальчики, заняли стоячие места на «галерке».
— Андрей!
— Что?
— Це-це замбези!
— Где?
— Вот здесь, за ушами.
Андрюша недоверчиво провел рукой по шее, посмотрел на свои пальцы — и помчался к умывальнику.
Ну и ну! Вечером под душем намыливался изо всех сил, и утром под душем…
Нет более благодарных зрителей, чем папы и мамы. Они всегда готовы смеяться, умиляться и аплодировать.
Две мамы сидели в стороне от других, не смеялись, аплодировали рассеянно и разговаривали вполголоса, с расстроенным видом.
— Виновата во всем сама Зина, — говорила Зинина мама. — И на себя мне досадно: своими же руками ей этот роковой «абсолютный секрет» привезла! Особенно мне обидно за вашу Олечку. Я так всегда радовалась, что Зина с ней дружит.
— Ничего, — успокаивающим голосом говорила Олина мама. — Обойдется, — и с тревогой посматривала в сторону беседки, откуда выбегали маленькие артисты, когда наступал их черед.
А в беседке Зина и Оля, уже одетые в одинаковые белые матроски и бескозырки с якорями на ленточках, в последний раз убеждали отрядную вожатую, что танцевать они не будут, не могут, чтобы отменить совсем их выступление.
— Я не могу танцевать! Я все забыла, что мы репетировали! — шептала Зина вожатой в левое ухо.
Потом подходила Оля справа и убеждала горячим шепотом:
— Как я могу с ней танцевать, когда она говорит, что со мной поссорилась на всю жизнь?!
Вожатая отвечала с безмятежной улыбкой:
