Лена сделала вид, что ничего не замечает, и была очень довольна, что большая Галя и Юрик действительно ничего не заметили, увлеченные постройкой из кубиков.
«Что же это за детский сад! — думала Лена. — Двое ребят — и все!»
Теперь можно было с горечью вспомнить о маленькой Гале, на которую так обидно было смотреть утром.
Этот день тянулся необыкновенно долго.
Вечером, после ужина, Лена пошла в деревню за молоком.
Проходя по улице, она жадно поглядывала на маленьких деревенских ребятишек. Ведь сколько их тут бесполезно шныряет! Пригодились бы для детского сада!
Лена брала молоко у высокой старухи с мужским голосом, которую звали очень странно: Евления Кармилавна. Впрочем, было ли это действительно ее имя, Лена уверена не была: так ей послышалось со второго раза, а переспросить в третий раз она постеснялась.
За молоком в погреб пошла невестка, а сама бабка Евления сидела, раскачиваясь на табуретке, держала в руках внучку и пела низким, мужским голосом:
Баю, баю, баю-у!
Внучку То-ма-рынь-ку-у!
Она выговаривала не Тамара, а Томара.
В деревне все девочки были Тамары, Гали или Тони, иногда Нинки.
Бабка пожаловалась Лене, сколько ей забот с девочкой; все на руках да на руках.
У Лены блеснули глаза.
— Бабушка, а пускай ваша Тамарынька к нам в детский сад ходит, на завод.
Бабка даже раскачиваться перестала.
— Как же ей ходить-то! — прогудела она. — Ведь Томарынька и ходить-то еще не умеет!
Черноглазая и бойкая внучка Томарынька, почувствовав себя не так уже изо всех сил притиснутой бабкиными ручищами, мигом сползла на пол.
И быстро отбежала на четвереньках в самый дальний угол, передвигаясь как-то очень смешно, сидя на согнутой правой ноге, отталкиваясь вытянутой левой и громко шлепая по полу ладошками.
У печки она оглянулась на бабку, сверкнула круглыми, озорными черными глазенками и преважно уселась там.
Когда Лена с полной бутылкой выходила из калитки на улицу, до нее из открытого окна донесся гулкий мужской бас:
Баю, баю, баю-у!
Внучку То-ма-рыньку-у!
По-видимому, девчонка уже поймана, и все-таки придется ей заснуть в могучих бабкиных объятиях.
XIII
В субботу к сторожке подошли только два человека: директор детского сада и один ребенок — Лена за руку с Юриком.
Они старались не глядеть друг на друга.
Все остальные руководители, — кроме Бобы, как можно раньше отправились за грибами, в самый дальний, самый грибной лес.
А Галя почему не пришла? — спросила Лена.
— Ее Кук позвал с ним играть, — грустно ответил Юрик.
— И тебя звал?
— И меня.
— А ты почему не пошел?
Юрик деликатно вздохнул и ничего не ответил.
Лена играла с Юриком, рассказала ему сказку, погуляла с ним, пройдя до оврага и обратно.
Когда раздался звонок к обеду, Лена спросила:
— Тебе хочется играть с Галей и Куком?
— Да, — сказал Юрик.
— Тогда после обеда можешь не приходить, поиграй сегодня с ними. Все равно, какой же это детский сад, когда только один ребенок! А в понедельник увидим, собираться или нет, хотят они или не хотят. Я тебе завтра скажу.
Она довела Юрика за руку до дому и пошла к себе. После обеда Лена взяла книжку и легла на кровать.
— Ты что же сегодня, Лена, не торопишься в детский сад? — спросила мама.
Лена ответила трагическим голосом:
— Детский сад… распался!
Она была очень благодарна Саше за то, что он даже не улыбнулся и ни словом не напомнил ей про их пари.
XIV
— Томочка дома?
Когда Лена входила в квартиру Зайцевых, ее всегда охватывало приятное и в то же время тоскливое чувство.
Цветущие бегонии на окнах. Чистые коврики на чистом полу. Большие, пышные кровати с никелированными шишечками. Буфет, шкаф, добротный высокий сундук, который никогда никуда не ездил. В них можно положить и поставить все вещи, не нужно чемоданов и «городушек». А главное, главное — мужское пальто на вешалке и широкие, огромные, такие симпатичные мужские калоши под ним. Не уложены, не спрятаны куда-нибудь, а стоят в передней, на самом виду, потому что могут понадобиться каждую минуту.
Обе Матрешки были дома. Они сидели в кухне и чистили грибы, неторопливо, но и не медленно, как все, что они делали.
Лена всегда любила грибы — и собирать, и чистить, и есть. Но на эти грибы она посмотрела с холодным равнодушием и даже с враждебностью.