Я остановился. Что-то происходило во мне помимо воли, прояснялось, словно проявлялась фотопленка и на ней проступали заснятые ранее кадры. Словно кто-то неведомый — не разобрать, друг или враг — оставил во мне след, таинственные письмена, которые стали вдруг мне понятными.
По-видимому, то же самое происходило и с Аленой.
— Как… Адам и Ева? — с запинкой произнесла она. — Ты это хотел сказать, Виктор? Мы с тобой — Адам и Ева новой цивилизации? Отвели нам свободное пространство — живите, дышите, любите, рожайте детей, а мы посмотрим. Так?
— Аленка! — крикнул я с болью и ненавистью к тем, кто все это затеял. — Я‑то тут при чем? Мы ведь действительно одни! Ты и я! И я тоже не знаю — почему. Веришь?
Эхо подхватило мой голос, понесло по улицам и переулкам пустого города и вернулось уже нечеловеческим смехом, перебранкой чужих голосов, ползучим шепотом.
— Верните нас! — крикнул я снова, обращаясь к невидимым экспериментаторам, наблюдавшим за нами, я верил, что они существуют. — Верните хотя бы ее! — Я подтолкнул Алену вперед.
— Что ты делаешь? — гневно воскликнула девушка и схватила меня за руку. — Только вместе! Слышишь? — Это она мне. — Слышите? — Невидимым наблюдателям.
Она была так красива в этот момент, что я готов был на все — на бой с неявным, но всемогущим врагом, на пытку — на смерть, наконец! — лишь бы она была рядом со мной. Потерять ее в этот миг означало для меня покончить счеты с жизнью. И все же — пусть мы будем вдвоем — и со всеми, такой я сформулировал девиз, потому что только вдвоем мы не будем счастливы наверняка.
— Алена… — позвал я шепотом, протягивая к ней руки…
* * *
…Полумрак, белый потолок, тихое тиканье часов на буфете и шаги над головой. И сердце, занимающее полгруди…
Я приподнял гудящую голову над подушкой, бессмысленным взором окинул комнату.
— Алена… — машинально позвал я и осекся. — О боги!
Так это снова был сон? Сон, и больше ничего? До жути реальный, реальный до дрожи в руках, но все-таки сон? Но как же Алена? И командировка в Кмиенск?..
Я встал, прошлепал босиком до кухни, по пути посмотрел на часы — четыре утра, — напился воды, словно только что действительно вернулся из путешествия по пустыне, где едва не умер от жажды, и, сказав вслух: «С ума можно сойти!» — рухнул на кровать. Но до утра так и не уснул. Сон выбил меня из колеи окончательно. Я пытался найти хоть какую-нибудь логическую нить в посетивших меня сновидениях, но ассоциации уводили меня то в глухой ночной лес, то в пески, то в палату умалишенных, где я отвечал на вопросы лечащего врача, моего однокашника, путаясь в самых элементарных вещах, так что в конце концов меня стала колотить дрожь, и я прямо с утра решил пойти к психиатру. Откладывать визит не имело смысла, тем более что командировка мне действительно предстояла.
У двери нашей лаборатории я встретил двоих врачей — практикантов, Сашу Круглова и Сашу Монахова, их интерн — сектор находился рядом с нашим отделением, за стеной.
— Привет интерн-шизикам, — шутливо приветствовал я их, останавливаясь, решив соблюдать хотя бы внешнюю бодрость при полном отсутствии внутренней. — Что это у вас вид похоронный?
— Кузя сдох, — угрюмо сказал Монахов, отличавшийся редким лаконизмом речи.
— Ах ты, несчастье какое! — посочувствовал я. Кузей звали нашего институтского кота. — Вероятно, от нехватки подруг.
— Нет, — сказал Саша Круглов, обладавший редким даром принимать шутки всерьез. — Понимаешь, мы испытываем… с шефом, конечно, новый генератор психополя, сначала на крысах пробовали, а потом на… В общем, Кузя взял и сдох.
— Не рассчитали дозировку излучения, — небрежно сказал я. — Вот и сдох ваш несчастный Кузя, царство ему небесное, хороший был кот. Экспериментаторы! А какова программа?
— Психомотив одиночества, — буркнул малообщительный Монахов.
— Пси… мотив чего? — тупо переспросил я.
— Одиночества, — терпеливо повторил Круглов. — Программа включает гипноиндукционное вступление, то есть подавление воли перципиента, и волновую передачу, внушающую явление пассионарной психоизоляции и прорыв подсознания во сне.
— Ну конечно, — сказал я, шалея. — Одиночество… аккурат через день.
