— Козел, козел, что с тобой?
— Меня волк съел!»
Не так ли у первобытного человека зарождалось представление о бессмертии души?
Все мы — Оля, Юра, Рюрик и я — очень строгие родители и совсем не собираемся восхищаться своими детьми. Даже здесь, на огромном расстоянии от дома, мы боимся их этим избаловать. Перебиваем друг друга, соревнуясь в объективности:
— Моя, злодейка, любит покапризничать.
— Моя, разбойница, все время поет, хотя у нее совсем нет слуха.
— А моя, лентяйка, знает все буквы, но читать ее не заставишь.
Все это высказывается самым суровым и беспощадным тоном. И снова под нашими руками появляются вещи тысячелетней давности, остатки забытого мира.
Особенно трогает нас то, чего касались когда-то пальцы детей. Вот Рюрик осторожно извлекает какой-то деревянный кружок с двумя отверстиями — в центре и сбоку. Этой находке обрадовался посетивший нас председатель Турткульского райисполкома:
— Точная копия жернова. Наверное, игрушка. Очень ценная вещь!
А вот крохотный лепной кухонный горшок. Такая же форма, такая же круглая ручка у венчика, так же закопчен, как настоящий. В нем дети, наверное, варили пищу для своих кукол. Раньше, в юности, подобные находки только забавляли нас. Но теперь…
Как жили эти ребятишки здесь, в замке, где все было проникнуто тревожным ожиданием неизбежного нашествия?
Может, именно из-за них стены стали на столько-то метров выше, а башни еще дальше выступили за их пределы?
Ребята с учителями часто приходят к нам на экскурсии. Плюшевые курточки, пестрые шапки, красные галстуки, живые глаза, множество вопросов. Рассказываю про древние войны, демонстрирую оборонительные сооружения и ловлю себя на мысли, что и мне и ребятам кажется, будто вместе с этими крепостями ушла в прошлое и сама война.
— Наше поколение самое умное, — произносит землекоп, студент-заочник. — Все знаем, все можем, все помним.
— Следующие станут еще умней, — добавляет демобилизованный солдат. — Они отвыкнут от самого слова «война».
Мероприятия
Рабочих мы теперь набираем только в Куня-Ургенче, где находится наша база. Это уже опытные кадры, хотя редко кому из парней больше двадцати лет. Наши землекопы орудуют ломами и лопатами, я бы сказал, артистично. Сказывается, должно быть, древняя культура ирригации.
Радио в их палатке никогда не выключается. Его провел, не жалея столбов и проводки, механик колхозного радиоузла, наш бывший рабочий. Почти все, кто у нас работал, теперь имеют какое-то отношение к технике.
Радиоузел действует, как в праздники: только музыка и последние известия. Из Москвы, Нукуса, Ташкента, Алма-Аты, Ашхабада. Чтобы угодить всем нациям, живущим на Кырк-Кызе.
Впрочем, и этого моря музыки ребятам мало. То они берут у нас патефон, то превращают в барабаны большие банки из-под сгущенного молока. Никогда не забуду, как на умывальнике появлялось объявление: «Вечером — танцы». Пляски, песни, акробатические номера, сатирические сценки при свете фар. Уморительные беседы лентяя с бухгалтером или сольный танец на кошме, где плясун спасается от невидимой фаланги. И все это после тяжелого рабочего дня.
Как-то я играл в шашки с Сабуром Джумамуратовым, нашим главным землекопом, музыкантом, танцором, эксцентриком и акробатом. Сабур — большой любитель поэзии. Он возит в экспедицию томик Махтумкули. Сабур — наш чемпион по шашкам.
Вдруг ни с того ни с сего чемпион «зевнул» мне дамку. В чем дело?
— Аябберген-шаир, — шепотом пояснил Сабур, кивнув головой в сторону репродуктора.
Оттуда слышался задыхающийся старческий голос. Вот он почти замер и вдруг взял высокую ноту и зазвучал мальчишески звонко. Шли ленинские дни, и старик Аябберген читал, вернее — пел без сопровождения, свои новые стихи о Ленине. Ребята молча сидели на кроватях и покачивались в такт.
Я позавидовал им. Вчера по радио передавались новые массовые песни, но я проиграл Стеблюку партию в шахматы совсем по другой причине. Увы, то были не песни, а, если можно так выразиться, вокальные мероприятия…
Кстати, о мероприятиях. Зашел я в палатку к рабочим провести первомайскую беседу. Ребята ждали меня, нарядные и торжественные. Я подбирал самые простые слова, чтобы Сабуру было легче переводить.
