— Да, я уловил: речь идет о какой-то свадьбе…
— Верно… А если в середине ночи ты вдруг встанешь и выйдешь из своей комнаты, то, где бы в Африке ты ни находился, ты услышишь отдаленный смех, и он не будет иметь к тебе ни малейшего отношения. Так что постарайся не раздражаться из-за этого! — закончила Жизель, нежно глядя на него.
— Это так прекрасно, Жизель!.. Ты впервые раскрыла предо мной одну из тайн Африки. Мне хотелось бы, чтобы ты рассказывала мне о себе, о своих мечтах, надеждах, о своих тревогах, о своей стране… Ведь лишь через вас, африканцев, мы, европейцы, сможем понять и узнать Африку, ее жителей, ее достопримечательности, узнать все, что, по вашему мнению, мы должны знать и ценить, — с волнением сказал Жюльен.
Как-то в субботу мсье и мадам Вокер пригласили Жюльена на званый обед, но он, сославшись на неотложное дело, отказался.
— Тогда приходите к нам завтра вечером, — сказала мадам Вокер, и Жюльен принял приглашение.
Субботний вечер Жюльен предпочел провести с Жизель, а не с Дамье и Вокерами… Тесно прижавшись друг к другу, они пересекли заросшую травой площадку перед школой, потом стали подниматься вверх по склону горы, останавливались, вдыхали полной грудью чистый воздух, целовались и продолжали свой путь среди зеленой и густой травы, мимо светящихся точек… нет, настоящих букетов из светлячков, тускло освещавших склон своим холодным голубоватым светом. По мере того как они поднимались к вершине Иугуру, внизу постепенно вырисовывалась деревня, выставляя напоказ свои самые внушительные строения. Они видели ярко освещенные дом инспектора и военный лагерь, школу, из окон которой струился свет керосиновой лампы, владения Азумбы, где свет факелов и фонарей беспрестанно перемещался и скрещивался, окно бакалейщика Аруны, который в этот час, должно быть, мусоля карандаш, старательно подсчитывал доходы.
Лишь через добрые полчаса они достигли самой вершины Иугуру, на тысячу сто метров возвышающейся над деревней и над лесом, — вершины горы, которая дала свое имя кантону.
Они сели, тесно прижались друг к другу, и Жюльен нежно обвил рукой шею Жизель.
— Расскажи мне еще о своей стране, Жизель.
— Расскажи мне о Франции, Жюльен.
— Франция прекрасна, несказанно прекрасна! Ее нельзя описать, о ней нельзя рассказать словами! Ее надо видеть, надо там жить, возмущаться из-за чего-нибудь — чаще всего из-за пустяка, — потом уехать, чтобы издалека оценить ее красоту, сердцем постичь, чего ей не хватает, и любить ее еще больше… Франция — моя страна, моя родина, и я обожаю ее…
— А я обожаю Африку: она — мой бог, мой фетиш, мой амулет… Посмотри, какое у нас синее, лучезарное небо; как сияет луна!.. Вслушайся в эти крики, в этот смех, в торжественные и бодрые звуки тамтама, что доносятся к нам из дальнего далека. Весь день Африка провела в тяжком труде под палящим солнцем, а теперь, хотя она очень изнурена, она веселится, чтобы продемонстрировать свою неисчерпаемую жизненную силу!.. Это в крови у нас, в соку наших деревьев, в жилах наших гор, в чреве нашей земли. И в такие ночи, как сегодняшняя, счастливая женщина кладет себе на колени голову своего возлюбленного и поет ему негритянскую песню любви…
С этими словами Жизель положила голову Жюльена себе на колени и вполголоса запела. Это была песня нежная, ласковая и свежая, как тельце ребенка, страстная и захватывающая, как ощущение счастья… Их лица сблизились. Ритм песни сбился, потом она оборвалась, и они забыли обо всем на свете.
Когда они снова вернулись в этот мир, они увидели Иугуруну, похожую на огромную серебряную змею: река, что-то шепча, струила свои воды среди заросшей травой долины. Жюльен и Жизель спустились вниз, прошли к центру деревни, к тем самым домам, которые они видели сверху. По дороге им повстречались мсье и мадам Вокер, совершавшие вечернюю прогулку.
На следующий день вечером Жюльен пришел к Вокерам. Они встретили его приветливо, но с насмешливой улыбкой.
Жюльен постарался не обращать на это внимания. Мадам Вокер лукаво поинтересовалась, по-прежнему ли нравится ему Иугуру.
— Это, конечно, не Париж и даже не Кариба, но деревушка тихая и живописная, — ответил Жюльен.
