— Нет, Дьенг. Нет! Но аллах в бесконечном своем милосердии никогда не оставляет правоверных.
— Правильно, женщины, правильно! Аллах акбар! Аллах велик, и безмерна его доброта. И днем и ночью он бдит над нами.
— Подожди… подожди. Не раскалывай орех.
Вошла Мети и поставила перед ним на баранью шкуру мисочку, где плавали в сладком своем соку золотистые ломтики папайи.
— Папайя! До чего ж я ее люблю! Вымой-ка мне, Мети, колу.
Мети вышла.
Ибраима Дьенг вонзил зубы в нежную мякоть плода. Папайя так и таяла во рту, сок брызнул в уголках губ.
— Дайте-ка мне чем-нибудь утереться.
— Сейчас, Дьенг.
Арам принесла чистую тряпицу и присела на корточки подле мужа, приводя все в порядок. Дьенг вымыл руки и выбрал дольку ореха колы, который Мети подала ему на ладони.
Он с трудом встал и растянулся на постели, читая стихи из Корана.
— Право, не знаю, хватит ли у меня силы добраться до мечети, — пробормотал он.
— Тут ходит старик нищий, — сказала Арам.
Ибраима ответил не сразу, сначала улегся поудобнее, вытянул ноги. Он запрещал своим женам и детям подавать милостыню здоровым и молодым людям. «Это ведь тунеядцы, им бы только на даровщинку кормиться», — говорил он. Когда в мечети мужчины — главы семейств обсуждали этот вопрос, Дьенг проявлял себя в споре непобедимым оратором, загонял своих противников в угол, требовал доказательств, доводов, почерпнутых в толкованиях к Корану. Разве там написано, что надо подавать таким людям?
— А он действительно старый? — спросил Дьенг.
— Да, совсем старый.
— Тогда отдай ему остатки от трапезы. Пусть по милости аллаха уйдут из дому и объедки, и все наши беды.
Так он всегда говорил, когда подавал милостыню.
Время от времени прохладный ветерок приподнимал оконную занавеску — как в народе говорится, это обмахивались опахалами добродетельные супруги, вкушающие блаженство в раю. Дьенг глубоко вздохнул и, позевывая, попросил:
— Мети, извини меня, но уж ты потри мне ноги. Столько им довелось прошагать нынче!..
— Не жалуйся — аллах велик. Он нас никогда не покинет.
— Аллах!.. Аллах! Но и самому что-то делать надо!
Мети послушно принялась массировать ему ноги — одну, потом другую, до самого бедра. Ибраима вскоре заснул. Мети на цыпочках отошла от кровати.
— Ты уже сказала? — спросила Арам, когда Мети села на циновку рядом с ней.
— Нет еще. Дай человеку поспать. Когда муэдзин призовет к молитве, я разбужу Ибраиму и все расскажу ему, — ответила Мети, тоже отыскивая себе местечко, чтобы подремать.
В удушливую жару знойного полдня всех клонит ко сну.
Ибраима проспал время молитвы, а проснувшись, заворчал, срывая досаду на своих женах:
— Можно подумать, что я живу в доме безбожников, в доме неверных. А когда меня не бывает, случается ли вам, женщины, хоть раз помолиться? Я уж заранее трепещу, не вырастут ли неверующими мои дети!
Обе жены промолчали. Совершив омовения, Ибраима, как правоверный мусульманин и наставник своих жен, повел их за собою по божьему пути. Обе женщины, держась в нескольких шагах позади супруга, покорно преклоняли вслед за ним колени.
Кончив молитву, Ибраима собрался выйти из дому, но тут Мети, вкрадчивая, как старая кошка, вытягивающая лапы, сказала:
— Дорогой! Ба почтальон приходил. Тебе письмо.
— Письмо? От кого? Какого цвета бумага?
— Нет, это не такая бумага, как для налога.
— А ты откуда знаешь?
— Ба сказал нам, что письмо из Парижа. И денежный перевод тоже оттуда.
— Денежный перевод?
— Да.
— Кто же мне прислал деньги?
— Твой племянник Абду. Он ведь в Париже.
— Погоди, войдем лучше в дом. Нельзя посреди улицы говорить о деньгах.
В доме Мети продолжила свой доклад:
— Абду посылает двадцать пять тысяч франков. Две тысячи — тебе, три тысячи — его матери, остальные двадцать тысяч велит тебе сохранить для него. Шлет всем поклон. Просит уведомить его, что ты получил письмо и деньги.
— Надеюсь, не весь квартал уже знает о денежном переводе?
— Да вот какое дело!.. Мы с Арам пошли в лавку Мбарки. Там был Мбайе, и он прочитал нам письмо.
— Значит, Мбарке все известно…
И Дьенг гневно вздернул голову.
— Зачем ты, не спросясь у меня, дала чужому человеку прочесть письмо? Зачем взяла в долг провизию у Мбарки, у этого обдиралы?
