Глава законоучителей Мартен плакал рядом со мной. Не знаю, почему он стоял здесь, вместо того чтобы руководить молитвой своих сотоварищей. Он расстегнул старую куртку, и слезы струились по его морщинистому животу, стекая в завязанную узлом набедренную повязку.
— Мне остается только уйти, — бормотал он. — Мне остается только умереть… Я знал, что кто-то умрет; шимпанзе кричали всю ночь… Мне остается только уйти, мне остается только умереть…
Толпа хлынула в церковь. Белые ушли. Остался лишь один белый, чтобы наблюдать за работой столяров, которые спустились во двор с досками и листовым железом. Примкнув к ружьям штыки, двое стражников ходили взад и вперед по веранде перед комнатой, где покоилось тело.
Похороны состоятся завтра в четыре часа. Стражники дважды прогоняли меня. Отец Вандермейер ничего не сказал.
* * *
После похорон
Моего благодетеля похоронили в части кладбища, предназначенной для белых. Могила преподобного отца Жильбера находится рядом с могилой девочки, которую Диамон прижил с любовницей, а потом удочерил… Отец Вандермейер сам отслужил панихиду. Все данганские белые были в церкви, даже члены протестантской миссии США.
Только теперь я по-настоящему понимаю, что отец Жильбер умер. Со вчерашнего дня я не слышу его голоса. Католическая миссия в трауре… Для меня это больше, чем траур, — я сам как бы умер…
Я вновь увидел на похоронах мою прекрасную причастницу. Она опять закрыла глаз. Она дура…
* * *
Новому коменданту нужен бой. Отец Вандермейер велел мне завтра же явиться в резиденцию. Я рад этому, так как со смертью отца Жильбера жить в миссии мне стало невмоготу. Да и отец Вандермейер избавится от большой обузы…
Я буду боем у вождя белых: собака короля — король собак.
Я ухожу из миссии сегодня вечером. Я буду жить у моего зятя в туземном квартале. Для меня начинается новая жизнь.
Господи, да будет воля твоя…
* * *
Все уладилось! Комендант берет меня в услужение. Это произошло в полночь. Я кончил работу и собирался домой, в туземный квартал, когда комендант приказал мне идти за ним в кабинет. Я провел там страшные минуты.
Мой новый хозяин долго смотрел на меня и вдруг спросил, не вор ли я.
— Нет, господин комендант, — ответил я.
— А почему ты не воруешь?
— Не хочу попасть в ад.
Комендант был, видимо, поражен моим ответом. Он недоверчиво покачал головой.
— Откуда ты взял это?
— Я христианин, господин комендант, — ответил я, вытаскивая образок святого Христофора, который ношу на груди.
— Значит, ты не воруешь потому, что не хочешь попасть в ад?
— Да, господин комендант.
— Ну, а какой он, ад?
— Понятно какой: огонь, змеи и сатана с рогами… У меня есть картинка в молитвеннике… Хотите, покажу?..
Я собирался было вытащить молитвенник из заднего кармана, но комендант жестом остановил меня. С минуту он смотрел на меня сквозь дым, который пускал мне в лицо, потом сел. Я потупил голову. Я чувствовал его взгляд у себя на лбу. Он положил ногу на ногу, затем поставил их рядом. Указал мне на стул против себя. Он наклонился и взял меня за подбородок. Заглянул мне в глаза и сказал:
— Хорошо, хорошо, Жозеф, мы будем с тобой друзьями.
— Да, господин комендант, спасибо, господин комендант.
— Только не вздумай воровать, ведь я не стану ждать, пока ты отправишься в ад… Это слишком долго…
— Да, господин комендант… Это… а где ад, господин комендант?
Я никогда не задумывался над этим вопросом. Мое недоумение очень позабавило хозяина. Он пожал плечами и откинулся на спинку кресла.
— Оказывается, ты даже не знаешь, где находится ад, в пламени которого боишься гореть?
— Это рядом с чистилищем, господин комендант… Это… это… на небе.
Хозяин подавил смешок и, приняв серьезный вид, устремил на меня взгляд пантеры.
— Вот и прекрасно. Надеюсь, ты понял, почему я не стану ждать, пока «кроска Зозеф иззарится в аду».
Комендант говорил диковинным голосом, подражая говору туземных солдат. Он был очень смешон. Чтобы не расхохотаться, я закашлялся. Он ничего не заметил и продолжал:
— Если ты обворуешь меня, я спущу с тебя шкуру.
— Ну конечно, господин, спустите, я ничего не сказал про это, потому что и так все понятно. Я…
