>Далеко не все чернокожие добродушные негры, какими их рисует Бичер-Стоу. — Пагуэны, галлоны и осиебы. — Их гастрономия и отношение к племени ньям-ньям. — Мнение доктора Швейнфурта. — Почему жиреют и как похудеть. — Что значит оставаться худым.
* * *
— Поверьте, доктор, я совсем не хочу спать, так же как и оставаться здесь! — воскликнул Фрике.
— Так вы предпочитаете беседовать?
— Да, если только это не будет неприятно вам и господину Андре.
— Да нисколько, мой милый Фрике!
— Ну так будем беседовать! — согласился доктор.
— Прежде всего, так как все мы должны быть съедены, — конечно, учитывая наше желание, — то я желал бы знать кем?
— Вы любознательны!
— Поневоле станешь!
— Я вас не осуждаю, мы будем съедены, и даже без нашего на то согласия, теми, кто взял нас в плен, и их друзьями, если они пожелают их пригласить на пир. Им же нечасто представляется подобный случай.
— Я полагаю! — самоуверенно заявил мальчуган.
Перейдя в положение съестного объекта, Фрике ценил себя очень дорого за фунт и был, пожалуй, прав. Он ставил себя отнюдь не ниже своих товарищей по несчастью, хотя и был несомненно менее мясист, чем Андре, и далеко не столь велик, как доктор.
— Так вы говорите, господин доктор, что все эти «бикондо» в действительности называются осиебами?
— Да, это племя носит название осиебов!
— Что ж, это название не хуже многих других!
— В данном случае можно сказать, что не в названии дело; эти жестокие людоеды — самые свирепые дикари, каких только знал свет.
— Возможно ли быть злым в такой прекраснейшей стране, как эта?! — мечтательно возразил мальчик. — Пожирать людей, когда стоит только протянуть руку, чтобы сорвать сочный и ароматный плод или дать себе труд убить любую дичь, которой здесь везде видимо-невидимо!
— Да, твоя мысль совершенно справедлива, — сказал доктор. — Там, где природа с необычайной щедростью рассыпала свои дары, где леса изобилуют плодами и земля усеяна прекрасными цветами, где все потребности человека находят сами собой удовлетворение, человек является хищным существом с постыдными наклонностями и привычками. Он пожирает себе подобных или обращает их в рабство.
Между тем в обездоленных странах, как, например, у эскимосов и лапландцев, самое широкое гостеприимство считается первой и непременной добродетелью каждого.
— Вы правы, доктор, — согласился с ним Андре, — но разве нельзя было бы привить в известной степени культуру и этим дикарям, просветить их умы евангельским учением, доказать им всю мерзость их поведения?
— Когда вы проживете, как я, целых шесть лет с этими грубыми людьми, то сами убедитесь, что это невозможно! Заметьте, что африканские людоеды, а их здесь немало, далеко не невежественны, как вы, вероятно, думаете, и не побуждаемы к людоедству голодом, как австралийские аборигены. Вследствие какого-то необъяснимого этнографического феномена людоедством занимаются здесь наиболее просвещенные и цивилизованные племена туземцев.
— Не может быть! — воскликнул Андре.
— А между тем это так — самые добросовестные путешественники согласны в своих показаниях в этом отношении. Я могу привести вам неоспоримые свидетельства Альфреда Мариса, маркиза де Компьежа и доктора Швейнфурта.
— Ну, ну, продолжайте, доктор, — торопил нетерпеливый Фрике, сильно заинтересованный тем, что говорил ученый, и столь же мало думая о предстоящем удовольствии быть съеденным.
— Ах да, — вдруг спохватился доктор, — нам сейчас принесут пищу.
— Хм… Я не откажусь уплести бифштекс! — весело отозвался мальчуган.
— Бифштекс! — повторил доктор. — Да, своеобразный, можно сказать, бифштекс! Впрочем, я ничего тут не могу поделать; вы сами сейчас все увидите.
— Итак, я весь превратился в слух.
— Я боюсь, что мой рассказ будет, пожалуй, несколько длинен!
— Тем лучше! — воскликнул Фрике. — Продолжайте, пожалуйста!
