Как было установлено позднее, в тот самый миг Джо брел в зарослях полыни на другой стороне континента в окрестностях Уиннемакки, что в штате Невада. Сюда привезли его дальние родственники отца, люди хорошие и добропорядочные. Они усыновили ребенка и нежно о нем заботились. Но в тот вечер бедняжка, гуляя, отошел слишком далеко от дома и заблудился.
Его последующая история покрыта мраком, о многом можно только гадать. Известно, что его подобрала семья индейцев пайют, и некоторое время незадачливое дитя провело с ними, пока его не продали - буквально продали за деньги - одной женщине на железнодорожной станции. Эта женщина ехала в поезде на восток, станция находилась за много миль от Уиннемакки. Женщина уверяла, что она делала запросы и наводила справки, где только возможно, но ответа не получила, и в конце концов, сама будучи бездетной вдовой, усыновила ребенка. На данном этапе жизненного пути Джо родителей у него имелось в преизбытке - так что горькая сиротская доля ему явно не угрожала.
Его последняя приемная мать миссис Дарнелл жила в Кливленде, в штате Огайо, но у нее Джо пробыл недолго. Однажды полицейский - новичок на этом участке - заметил одиноко топающего куда-то малыша. На вопрос, куда тот направляется, ребенок пролепетал: "Домой", хотя - как потом выяснилось - все дальше и дальше уходил от дома своей приемной матери. По-видимому, часть пути он проехал на поезде, так как уже через три дня очутился в Уайтвилле городе, находящемся, как известно, совсем недалеко от Блэкбурга. Одет он был еще довольно прилично, но чумаз до чрезвычайности. Будучи не в состоянии объяснить, как он тут оказался, он был задержан за бродяжничество и водворен в детский приют. Там его вымыли.
Вскоре Джо оттуда сбежал - просто в один прекрасный день ушел в лес, и больше его в приюте не видели.
И вот мы снова находим его или, вернее, вновь возвращаемся к нему, одиноко стоящему под холодным осенним дождем на окраине Блэкбурга. Теперь, наверное, самое время уточнить, что темными и липкими были не струи дождя, а его лицо и руки, с которыми дождь просто не мог ничего поделать. Джо был устрашающе, просто как-то невообразимо грязен - как будто его размалевал художник. Ботинок на нем уже не было, босые ступни распухли и покраснели. При ходьбе он хромал на обе ноги.
Что касается одежды, то едва ли вам удалось бы установить, из чего именно она состоит и каким чудом еще держится. То, что он продрог до мозга костей, не подлежит ни малейшему сомнению; он сам это отлично знал. Да и любой продрог бы на его месте, окажись он на улице в такую погоду - видимо, поэтому там никого и не было. Что он сам тут делает, Джо не смог бы объяснить ни при каких обстоятельствах, даже если бы обладал словарем, превышающим сто слов. Судя по тому, с каким потерянным видом он озирался по сторонам, он был в полном замешательстве.
Однако глупее прочих он тоже не был. Испытывая страшный голод и чувствуя, что замерзает, Джо - пока в силах - потащился, сильно сгибая ноги в коленях и стараясь ступать на цыпочки, к одному из домов, с виду такому теплому и гостеприимному. Но только он собрался войти, как из дома вышла огромная собака и это его право на вход яростно оспорила. Ужасно перепугавшись и предположив (не без основания), что зверство снаружи не может не предвещать зверства внутри, он заковылял прочь. И справа и слева от него тянулись серые, мокрые поля. Он почти ничего не видел из-за стены дождя, сплошной пелены тумана и сгущающейся ночной тьмы. Дорога, на которой он оказался, ведет в Гринтон - ведет, впрочем, лишь тех, кому удается миновать кладбище Оук Хилл. А удается это далеко не каждому.
Джо не повезло.
Его нашли на следующее утро мокрого, холодного, но голода уже не чувствовавшего. Очевидно, он вошел в кладбищенские ворота, полагая, что они приведут его к дому, в котором не держат собак, и потом долго ощупью бродил среди могил, наверняка много раз спотыкаясь и падая, пока окончательно не изнемог и не сдался. Маленькое тельце лежало на боку - одна грязная ладонь была подложена под грязную щеку, другая - в поисках тепла - засунута между лохмотьями. Щека, обращенная к небу, была наконец отмыта начисто, словно подставленная для поцелуя ангелу Божию. Заметили, - правда, не придав этому значения, труп еще не был опознан, - что ребенок лежит на могиле Хетти Парлоу. Однако могила не разверзлась, дабы принять его, о чем - даже с риском показаться циничным - невозможно не пожалеть.
