Избранные письма. Том 2 - страница 45
Кажется, Гуревич готова идти на это. И приедет в Москву 11 августа для вырешения этого дела.
Добужинский писал мне откуда-то из Дании, я дал ему Ваш адрес. Что он будет делать, — пока остается невыясненным. До Москвы, то есть до 25 августа. Он приедет в Москву в начале сентября.
Стахович с восторгом принял Вашу мысль играть Клеанта (в «Тартюфе»). Конечно, у него должен быть дублер[166].
В Москве с нетерпением буду искать Вашего ответа на мои вопросы.
Пока до свидания. Здоровейте, набирайтесь сил! Привет Марье Петровне и детям.
Ваш В. Немирович-Данченко
{95} 278. Из письма Е. Н. Немирович-Данченко[167]
17 августа 1912 г. Москва
… Хорошо еще, что я все еще с отдыхом. Сегодня начал в театре занятия, но и то ограничился чтением. «Екатерины Ивановны»[168], а потом, и вот весь вечер, молчу дома, раскладываю пасьянс, валяюсь.
Мне надо только не утомляться!
«Екат. Ив.» произвела на слушателей (а вызывал я одних участвующих в пьесе, чувствуя, что на большую аудиторию чтение сразу произведет отрицательное впечатление) — на участвующих, как я и ожидал, произвела впечатление волнительное, очень возбуждающее к спорам и смутное. Завтра назначил беседовать о пьесе, но уже вижу, что будет говориться, как и кем, и будет именно то, что я и предвидел давно.
Постановка этой пьесы требует — готов сказать — «штокманской» смелости. Пьеса будет волновать, беспокоить, раздражать, злить, возмущать. Об успехах, какие бывают на старых пьесах — Тургенев, например, — не может быть и речи. Тут до такой степени обнажаются язвы нашей жизни, и так беспощадно, без малейшего стремления смягчить, загладить, что дай бог только, чтоб публика не выцарапала друг другу глаза. Колючая пьеса. Когда публике подали такую же обнаженную пьесу под крикливо-эффектным соусом («У жизни в лапах») с музыкой, рестораном, змеей, то она была очень довольна. Чего уж ниже: дошло до «негра»! Но это так замазали, что стало прекрасным представлением, отличной «неправдой». А вот когда это будет так правдиво, да и не где-то там, в Норвегии, а у себя дома, в Петербурге, — тут будет то же, что было с «Бездной» Андреева[169].
Но я остаюсь при убеждении, что если мы все время будем идти по чистенькой дорожке «Мудреца», Тургенева и Мольера, то мы скоро станем «вчерашним театром». Актеры у нас уже вчерашние — и Качалов, и Москвин, а такие, как Вишневский, так не только вчерашнее, a Plusquamperfectum[170]. Когда театр перестает «беспокоить» и злить, он катится вниз.
{96} Может быть, в нем искусство и на высоте, но он мертвеет в своем искусстве, становится классическим, и живая жизнь протекает, обходя его.
Однако, разумеется, я уберу все специфически безвкусное андреевское и сумею поднять и углубить даже то, что у него уже значительно и глубоко.
Сегодня после чтения (в первый раз громко) мне еще яснее стали места слабые — и они второстепенны, и места сильные — они-то и наиболее важные в пьесе. 3‑е действие — самого большого волнения, а 4‑е жестоко по трагизму.
Если бы только удалось Германовой дать эти переживания! Удалось бы быть с подстреленным ангелом чистоты в душе! Ангела, правда, подстрелили и разбудили такие темные силы, которые и привели к «красному кошмару»[171].
Это поход против отношения мужчин к женщинам. Еще более, это философия М и Ж (т. е. мужчины и женщины), современных!..
Ну, посмотрим! …
279. Из письма Е. Н. Немирович-Данченко[172]
20 августа 1912 г. Москва
20 августа
Утро
… Пьеса Андреева не нравится, не увлекает исполнителей[173]. Я уже даже вчера делал маленькое совещаньице — не отложить ли ее подальше, нет ли тут с моей стороны увлечения, заблуждения. Я что-то вижу, чего решительно никто не видит. Но в ответ получил только выражение полного доверия. Коли, мол, вы что-то видите, стало быть, что-то есть. Но ведь и на меня наскакивает иногда заблуждение. Я живой человек, а не пифия, да еще художник! Что пьесу из 100 человек 99 будет ругать, что в зале будут злиться и говорить: «Нечего сказать! Угостили пьесой», — на это я иду, смелости у меня хватит. Но при условии, если действительно в спектакле будет то зерно высокой цельности, которое я чувствую. А как это все мое собственное сочинение?! И я все думаю, думаю. Может быть, это меня и тяготит, оттого настроение мое и не «играет», а какое-то выжидательное.
