Избранные письма. Том 2 - страница 15
Все это с особенной силой встало передо мной, когда пришла весть о его болезни. И так захватило меня всего, что мне казались мелкими и мешающими мне обычные выражения сочувствия {27} и интереса. Другие могли выражать свои волнения громко, я же отдавался им, только когда оставался совсем-совсем один. Отдавался тем тяжелее и глубже, чем более одиноко.
Я знал твердо, что Вы обнаружите истинно геройское присутствие духа. Так и должно было быть, и моя поддержка или участие Вам ничего не прибавили бы. Скорее, наоборот: раздражили бы…
С своей стороны, я чувствовал необходимость усилить работу в театре, как бы находя это единственным, чем я могу ответить на беду, постигшую Константина Сергеевича, единственным, чем я могу и обязан облегчить ему эту беду.
Эта мысль и была все время руководящею у меня.
Когда Вы найдете возможным рассказать Константину Сергеевичу или прочесть ему это письмо, — Вы передайте ему все, что я напишу. Усиливая заботу о театре, о его детище, я беспрерывно руководствовался мыслью делать так, чтобы, встав с постели, он одобрил наш труд. Будь он просто в отпуску, я бы гораздо меньше думал об удовлетворении его, чем теперь. Понятно Вам это?
На заседании Правления 6‑го августа решали первый вопрос: ставить «Гамлета» без К. С. или нет? Не вызвать ли Крэга и общими силами его, Сулера, Марджанова и моими поставить «Гамлета»? Решено было, что мы можем смять самые заветные мечты К. С., и отвергли это. Тогда я поставил на выбор два плана — один с «Карамазовыми», другой без них. Долго не могли решить. Тогда я сказал так: представим, господа, как можно реальнее, что с нами сидит К. С., и угадаем, что бы он ответил. В один голос сказали — он бы решил план «с Карамазовыми». — Ну, тогда и думать больше нечего.
В общем собрании всей труппы 8‑го августа я говорил о том, что самой лучшей поддержкой К. С. в его болезни будет огромный труд всего театра и большой успех театра. Никто не смеет заподозрить его в мелком честолюбии, он не из тех администраторов, которые радуются гибели дела, когда они отходят от него, а наоборот — он испытает истинную радость, когда узнаёт, что его детище так крепко стоит на ногах, что и без его поддержки остается на высоте его задач.
{28} И весь театр понял это. И началась работа, как… как на «капустнике»[43].
Не легко мне было и с Гзовской. Помимо того, что я входил в ее положение — пришла в театр для того, чтобы играть под руководством К. С., и вдруг на большую часть сезона утратила его. Помимо этого я подумал: что же лучше? Оставить ее без ролей до выздоровления К. С.? Не лучше ли, наоборот, дать ей все же работу и помочь ей со всей искренностью и по мере моего умения. Я предложил ей выбрать самой. Она, конечно, с полным тактом и корректностью, предоставила решить нам.
И когда я начал с нею заниматься, во мне сидел самый глубокий, самый преданный друг Константина Сергеевича, тот друг, которому, в силу вещей, Конст. Серг. как бы поручил на хранение одну из своих драгоценных вещей. И я как бы взял на себя эту ответственность и отдался ей прямодушно, честно и просто.
Я работаю с нею, как я могу, но не перестаю справляться с приемами К. С., которые она блестяще усвоила. Мне, конечно, не удастся пройти с нею роль так, как это сделал бы К. С., но я думаю, что
