Без школьной молодежи[253] Вам, во всяком случае, не распределить «Федора». (Кстати, спросите у Мейерхольда о Михайлове, он должен быть в Москве и может быть Вам полезен.)
Василий Шуйский — Тихомиров. Отдайте, не ошибетесь[254].
А что если бы несколько раз Калужский сыграл Красильникова? Когда Вы будете играть Шуйского.
Мстиславский — если не Чарский, то Красовский?
А если Годунов — Вишневский, то Судьбинин — Ту ренин.
Курюков — потому Мейерхольд, что в нем соединятся и сцена у Федора и сцена на мосту. Он будет и комично-характерен и трагично-живописен.
А Артем — Голубь-отец[255].
Кстати, я не совсем понимаю, который из «Голубей» бежал из тюрьмы — отец или сын?
Для Гусляра рекомендую Михайлова, для Хворостинина — или Фессинга, или Харламова, для ратника — Карновича, для дьяка — Маршанда.
Шаховской — конечно, Кошеверов.
Платонов, Ланской, Грибунин, Чупров, Андреев будут играть по нескольку ролей.
Духовные лица, я думаю, просто вымараны. (Я уже сделал запрос в цензуру[256].)
Я думаю, что до половины августа можно будет репетировать все сцены, кроме сцены на мосту и около собора (последняя).
Значит, до моего приезда Вы будете готовить и «Самоуправцев»?
{128} Добре!
Что же Самарова?
Нельзя ли Савицкой дать Эсфирь? Подумаем об этом?[257]
«Счастье Греты» — очень несложная, но очень сильная трехактная драма во вкусе так называемой «норвежской» литературы. Тут есть и du Ибсен и du Толстой[258]. Молодую девушку выдали замуж ради матерьяльного благополучия, и она не может пережить весь ужас принадлежности чужому ей человеку, убегает и почти сходит с ума. Пьеса написана со вкусом и характерно. Постановка — три павильона. Костюмы — современные. Пьеса небольшая.
Я узнал в конторе имя переводчика и вспомнил, что он писал мне. Найду в Москве его адрес у себя.
«Эллида» по постановке — ой‑ой‑ой! Четыре дорогих декорации! И сколько в этих декорациях должно быть настроения. Такого же, мерцающего мистицизмом, как и стремления Эллиды.
Но эта затрата не бесплодна. Если бы пьеса не «шумела», то ее бы можно было с огромным успехом командировать в благотворительные спектакли вместо «хлебной» «Антигоны».
Самое страшное, что Вы написали мне о Дарском, — это фраза: «он в пафосе ищет высоких образов».
Это самое ненавистное для меня в актере. Если в актере нет простоты и искренности, — он для меня не актер. Это моя первая лекция в школе. Я предпочитаю скуку аффектации и фальшивому пафосу. Южин искупает этот свой величайший недостаток внешними приемами. Да и он понял, что нельзя из «Макбета» делать мелодраму, и уже несколько лет, как полюбил комедию, где ему волей-неволей надо уходить от искусственного пафоса.
Если я услышу в Дарском этот тошнотворный пафос, то в Вангеле предпочту юного Мейерхольда.
Какая дивная роль!
{129} А очень легко, что «Эллида» будет иметь большущий успех.
Тартюфа и я не вижу у нас.
Но пьесу люблю.
Если у нас будут Чарский и Вишневский, то «Родина» расходится так великолепно, что я Вам ее в неделю поставлю на славу, даже без страха конкуренции. Но, конечно, всего на 3 – 4 раза!
Если у нас будет Вишневский, то мы сделаем из «Трактирщицы» без труда ряд благотворительных спектаклей в клубе. Четыре таких спектакля окупят его жалованье!!
Чего Шидловская капризничает? Это скучно. Хочется ей в Малый театр? Если бы не Виттиха, так и бог бы с нею. Хотя она и, несомненно, очень талантлива, но капризничать ей рано[259]. Сказать Вам совсем по совести? У меня есть, должно быть, «пунктик»: я не могу мириться у актера и в особенности у актрисы с несимпатичным голосом. Поэтому я не перевариваю Яворскую, поэтому же считаю, что Рыбаков ни во веки веков не может быть обаятелен, иначе как в стариках. По-моему, голос — половина актера. Глаза и фигура — еще четверть. Все остальное — только четверть. Я преувеличиваю? Может быть.
Простите, что пишу на листках и карандашом.
Крепко жму Вашу руку.
Привет Марии Петровне от меня и жены, которая благодарит Вас за память.
Ваш Вл. Немирович-Данченко
На таких листках, только мельче клетки, я пишу свои романы.
Боборыкин обещает лекцию[260].
Гнедич пишет:
