— Увидела б меня мамка, глазам бы своим не поверила, — говорил он на кухне хозяевам, когда в первый же день пасхи принарядился с утра: новый костюм, начищенные башмаки, белая рубашка с пристежным воротничком, подвязанная красным бантом, за ленточкой шляпы — цветок садовой примулы. В руке — сигарка…
— Так это ты завтра девчонок обливать пойдешь… — язвила молодая служанка, модница, всегда обходившая его стороной, чтобы, упаси бог, он до нее не дотронулся. Не для него она была. Все люди смотрели на Мишо как на дурачка — грех его обижать, его и так господь бог обошел, росточка не дал… А ему и не нужна такая, что дерет нос, будто она кухарка какая! Он знал и других, поприветливее, а утром и вправду пошел обливать девиц в дома, где у него были знакомые еще по мясной лавке или другие служанки, про которых он знал от приятелей-батраков. Собрались они впятером, все молодые, и хоть одни про себя надеялись, что им будет весело с Мишо, что они вдоволь над ним посмеются, другие заступались за него и не давали нарочно обливать его новую одежду, так что досталось ему не больше всех. Когда он держал девчонку, а та увертывалась от ведра или кастрюли, попадало и Мишо. Но после угощения подвыпившие парни все-таки в суматохе раздавили ему в кармане недоваренное крашеное яичко… Да это отчистится, когда высохнет, и Мишо было легко и весело… Вечером были танцы, и если какая-нибудь из девиц ему презрительно отказывала, он не сердился и кружился с той, что благодарно принимала его приглашение, потому что выбирать не приходилось: либо танцевать с Мишо, либо стену подпирать.
Так началась для него жизнь взрослого парня, «пора надежд и грусти нежной», как писал Пушкин.
Сердце двадцатитрехлетного парня всегда неистово билось при виде одной служанки. Она была на пятнадцать, лет старше его и служила у сестры хозяина, жившей с мужем на соседней улице. Та нанимала только неизбалованных служанок из деревни. Мишо, ходивший с поручениями к сестре хозяина, помогал им в работе по дому, а иногда и в поле; он познакомился с Розой, которая в том году на праздник всех святых приехала как раз из той же деревни, что и Мишо, но раньше они не знали друг друга. Однажды, в свободную минуту разговорившись, выяснили, что они из одной деревни, да еще и родственники по линии матери, так они и познакомились. До этого Мишо называл Розу на «ты», но узнав, что она ему родня, смутился и начал ей «выкать», только Роза не разрешила. Ему бы в пору называть ее «тетя», но это уж совсем не годилось, ведь до этого он себе позволил шлепнуть ее пониже спины. Теперь они оба покраснели, но поняли друг друга без слов, и такая дружба началась между ними, что все только диву давались, когда видели их вместе: принаряженный, чистый, выбритый Мишо, с рыжеватыми усиками и аккуратной прической, и Роза в кружевном белом платочке с лентами и в вышитом словацком костюме. Мишо совсем забросил товарищей, все время проводил с Розой, а те лишь покрикивали ему вслед:
— Что за бабусю ты себе выискал?..
Мишо не обращал на это внимания, а Роза сама умела за себя постоять и ответить похлестче… Они гуляли по городу, ездили за город. Роза что-то напевала, Мишо курил или играл на губной гармошке, они ходили, взявшись за руки и на ходу размахивая ими… На ярмарке они вместе расхаживали по рядам, покупали у кондитера сладости, а попугай и белая мышка трижды вытягивали им «судьбу», и Мишо читал, что их ожидает счастье, любовь и богатство, а «любовь» у них была и без того, они поверили и в остальное и вечером уже вместе катались на карусели, и так у них закружились головы, что на другой день Роза дала Мишо три золотых. Они купили у ювелира в ярмарочной лавке два серебряных кольца, она ему — красивый красно-зеленый шарф, он ей — розовый платок на голову. И хотя было лето, Мишо повязал шарф, расстегнул пиджак, и вечером они снова пошли кататься на карусели, и все тело и душу их охватывало сладостное чувство…
Сразу появились заботы. Однако они быстро договорились, что после всех святых уйдут со службы, поженятся и пойдут в батраки к какому-нибудь богатому хозяину в городе. Место найдется. Станут трудиться, ходить на работу и так, хоть и бедно, но честно жить…
