Избранное - страница 43
Какие у нас есть описания тюремной жизни?.. Письма Розы Люксембург? Но он не помнит, чтобы там говорилось что-либо о перестукивании. Макс Гельц, Плетнер и бывший анархист Зепп Эртер тоже писали свои воспоминания о годах, проведенных в тюрьме, но там безусловно нет описания техники перестукивания.
А у русских большевиков? Мемуары Шаповалова… Торстен знаком с этими книгами, знает тоже, что много раз заключенным удавалось посредством стука вступать в разговор. Но как они стучали, но какой системе — этого, сколько ему помнится, он не читал.
А Вера Фигнер, эта стойкая, удивительная женщина из народников? «Двадцать лет Шлиссельбурга. Ночь над Россией»… Наверняка она писала в этой книге о перестукивании… Разве не посредством стука завязывалась в Шлиссельбургской крепости тюремная дружба между нею и Людмилой Волькенштейн!.. И не у нее ли он и видел таблицу перестукивания?..
Торстен вскакивает с тюфяка и начинает взволнованно шагать взад и вперед по тёмной камере.
…Какая вообще может быть система выстукивания? Выстукивают алфавит. А — один, В — два, С — три и так далее. Но это невозможно, и сосед между двумя более длинными паузами постоянно стучал два раза.
Два раза…
Два раза?..
Торстен волнуется все сильнее. Почему два раза?.. Значит, буквы должны быть разбиты на группы…
Каким образом?.. А и В, а под ними С и D, под ними Е и F.
Нет, это не похоже на то, как он стучал. Он никогда не стучал чаще, чем пять раз подряд. Если бы можно было подсказать хоть словечко…
Торстен как в лихорадке; он весь горит от нетерпения.
Сколько букв в алфавите? Двадцать шесть. Без йота — двадцать пять.
Двадцать пять!
Двадцать пять!
Пятью пять! Да, верно. Значит первая строчка; а, b, с, d, е. Да, так и в книге Фигнер. Конечно!.. Квадрат!.. Он ясно видит его перед собою…
Что стучал этот юноша? Сейчас же надо проверить, та ли это система.
Два раза и два раза — это G. Один и пять раз — Е. Три раза и три раза — N. Три и четыре раза — О, Наконец, один и пять — Е. Итак, получается G-E-N-O-E. GENOE? Ну, конечно! Genosse[5].
Торстен стоит у стены, отделяющей его от Крейбеля. Там лежит юноша, в продолжение долгих дней тщетно старавшийся завязать с ним разговор. Торстен не понимал его. Ведь это так просто, а он сообразил только сегодня, после стольких дней, — сколько их уже прошло! Торстен не сентиментальный человек, но сейчас слезы стоят у него на глазах.
Он торжественно садится у стены и сильно ударяет в нее кулаком.
Из соседней камеры раздается в ответ два коротких стука.
И Торстен начинает выстукивать:
Пять раз — и один раз: V.
Один раз — и пять раз: Е.
Четыре раза — и два раза: R.
Четыре раза — и три раза: S.
Четыре раза — и четыре раза: Т.
Один раз — и один раз: А.
Три раза — и три раза: N.
Один раз — и четыре раза: D.
Один раз — и пять раз: Е.
Три раза — и три раза; N[6].
Торстен ждет от соседа дикого взрыва радости. Ничего подобного. За стеной совершенная тишина. Торстен затаил дыхание. Слышен тихий стук:
Е.
N.
D.
L.
I.
С.
Н[7].
Торстен пылает от счастья и стыда. От стыда, что он заставил товарища так долго ждать. От счастья, что разобщенность и гнетущий мрак побеждены. От радости, которую вызвало это первое слово человека к человеку, товарища к товарищу.
А рядом в тёмной камере на полу лежит молодой Крейбель и нежно гладит холодную каменную стену.
Доктор Фриц Кольтвиц сидит в камере за маленьким столом и щиплет паклю. Он должен делать по килограмму в день. Кольтвиц работает с самого утра и до сна и в последние дни вырабатывает полную норму. Его рабочий день точно распределен. Утром он очищает кусочки каната от смолы и треплет их об ножку столика. После полудня раздирает их на прикрепленном к столу стальном стержне и щиплет пальцами тонкие, как шерстинки, волокна, паклю. Кило пакли — это большая куча.
Два вечера они его не трогают. Но он все-таки не спит, все время пугается, чуть послышится шум, звуки шагов, — так и ждет, что они войдут. Правая нога все еще не в порядке. Надо держать ее согнутой, иначе больно. Опухоль, однако, сошла. Он не решается обратиться к фельдшеру. Когда тот станет осматривать, он заметит следы побоев. Тогда караульные подумают, что он для того и обращался, чтобы дать знать, что его бьют.
