— А где она сейчас? — нашел он наконец в себе силы спросить.
— Сначала была в следственной тюрьме, а теперь, должно быть, за городом, в концлагере, так сказал мне один чиновник.
Карл встал.
— Куда ты?
— В гестапо!
— Так, — сказала мать. — Но, может, сначала отдохнешь немножко или хоть поешь чего-нибудь?
— Нет.
Ефрейтор Каммбергер снова сидел в вагоне трамвая и ехал обратно в город. Все случившееся просто не укладывалось у него в голове. Он на фронте, а его жена в концлагере. Да это бред какой-то! Это… это подлость неслыханная! Ефрейтора бросало то в жар, то в холод. Уж я добьюсь от них толку! Им придется дать мне отчет в своих действиях!
— Вы с Восточного фронта, приятель?
Каммбергер неподвижно глядел в одну точку.
— Вы из России? — снова спросил сидевший рядом господин.
— Отвяжитесь от меня! — рявкнул Каммбергер.
Пассажиры смотрели на него во все глаза, но он не замечал их изумленных, недоумевающих взглядов; он видел свою жену в арестантской одежде в холодной тюремной камере. Ему вспомнилось, что рассказывали в тот период, когда коммунистов бросали в концлагеря. Их заковывали в кандалы. Их держали в темных камерах, Их избивали. И сейчас происходит то же самое? Да, и сейчас. На то и гестапо. Они бросают в лагеря даже тех, кого сами называют «настоящими немцами». И даже жен фронтовиков.
В гестапо с ефрейтором обошлись предупредительно. Тщательно отутюженный молодой гестаповец, ведающий заключенными в концлагерях, попросил его присесть и заверил, что в его деле незамедлительно разберутся. Каммбергер не сводил глаз с гестаповца, пока тот звонил по телефону и запрашивал дело Эльфриды Каммбергер.
— Как там на Востоке, камрад? — спросил гестаповец. — Дело сейчас поступит. Вы были тяжело ранены? Когда мы покончим с большевиками?
«Мы! — подумал Каммбергер. — Вот такие молодчики нам нужны были там, на фронте. А они засели тут, в канцеляриях».
— Вы долго были на фронте, камрад? — не получив ответа, продолжал свои вопросы гестаповец. — В летных частях?
— Я летал бомбить Англию. И Крит. А теперь с первого дня в России.
— Всего отведали! — воскликнул гестаповец. — А Железный крест за что получили?
— За Крит.
— Превосходно!
В комнату вошел пожилой служащий и вручил гестаповцу папку.
— Так! Ну, теперь посмотрим, как тут обстоят дела… Хорошо, вы можете идти.
Служащий ушел. Гестаповец принялся перелистывать страницы. Читал, быстро вскидывал глаза на Каммбергера, что-то мычал, читал дальше, наконец, захлопнул папку.
— Гм… Скверно… Ваша жена совершила непостижимую глупость, камрад.
— Какую же?
— Она проявила себя как враг нации.
— Этого не может быть! — воскликнул Каммбергер. — Как это так? Что она сделала?
— Она написала вам письмо и в нем…
Что в нем?..
— Да вот прочтите сами!
Каммбергер схватил письмо. Да, это был почерк его жены. «Дорогой мой муженек, уже больше года мы в разлуке…» Пробежав глазами несколько строк, Каммбергер увидел фразы, подчеркнутые красным карандашом. «Последние бомбежки были ужасны. Когда я думаю о том, что и ты уже второй год творишь где-то такое же, я могу только проклинать эту войну и тех, кто ее затеял…» И еще одно место было подчеркнуто красным: «Я часто спрашиваю себя: что нам в этой безумной войне? Почему нужно убивать столько ни в чем не повинных людей? Карл, милый, надо быстрее положить конец этой войне, и это должны сделать вы, вы это можете…»
Каммбергер почувствовал тупую боль в висках. Он поднял глаза на гестаповца, ни на секунду не спускавшего с него испытующего взгляда. Гестаповец спросил:
— Ну, что вы скажете?
— Я… Я не понимаю своей жены…
— Верю вам, но теперь вы понимаете, что мы должны были взять вашу жену под стражу?
— Что? Нет, этого я тоже не понимаю, — сказал Каммбергер. — Я… Как вам известно, я сейчас в отпуске и хотел бы поговорить с женой. Я мог бы…
— К сожалению, это невозможно, камрад! — прервал его гестаповец. — Послушайте, что пишет ваша жена: «Я говорила со многими людьми, которых ты хорошо знаешь, и все они того же мнения». Однако ваша жена отказывается назвать нам этих людей.
— Вы хотите, чтобы она вам их выдала?
— Ну разумеется! Мы должны знать, кто является врагом государства!
