Крейбель лежит на диване и читает речь Геринга, опубликованную в газете «Анцайгер». Ильза сидит у него в ногах и приводит в порядок праздничный костюм мальчика.
Вдруг Крейбель откладывает газету в сторону и спрашивает:
— Так ты бы наложила на себя руки, если бы я снова взялся за политическую работу?
— Нет, я бы не сделала этого.
— Нет? Ведь ты еще недавно говорила.
— Теперь я думаю иначе.
— Да-а? — Крейбель изумлен, даже несколько разочаровал. — Что же изменило твое мнение?
Не поднимая головы от своей работы, она отвечает:
— Жены других товарищей.
— Других товарищей? Каких других товарищей?
— Тех, которые еще долго будут сидеть, и тех, которые убиты.
— Во всяком случае, благоразумная точка зрения.
Крейбель читает. Ильза занята своей работой. К этому разговору они больше не возвращаются.
Позже, в постели, она говорит:
— Поступай, как считаешь правильным. Не нужно поддаваться влиянию семьи. Только прежде хорошо обдумай свой шаг.
Крейбель ничего не отвечает и бурно прижимает ее к себе.
Тогда она перестает владеть собой и плачет безудержно, как ребенок.
Вальтера Крейбеля не узнать: он счастлив, весел, жизнерадостность бьет из него ключом. Словно тяжесть свалилась с его души, и он снова может расправить крылья. Вальтер носится по комнате с сыном, шутит с женой, дурачится. Маленькая заметка как рукой снимает его радостное настроение. Газета сообщает: Фриц Янке приговорен к смертной казни.
Значит, все-таки…
Он видит перед собой обращенное на него узкое лицо со впалыми, щеками. В глазах последний привет, последнее «прости». Они приговорили его к смерти. Ведь тогда они его почти убили, но снова вылечили. Затем месяцы держали в одиночном заключении. Ночь за ночью избивали и мучили, а теперь хотят отрубить голову.
Крейбеля начинает мутить, он бледнеет, кусок застревает у него в горле.
Вальтер выходит из дому и рассеянно бродит вдоль Мундсбургердамм и Альстера. Поздно вечером он оказывается перед зданием дома предварительного заключения, крадучись идет вдоль кладбища, прячется между могилами и, лихорадочно возбужденный, смотрит на жутко спокойный темный каменный колосс, дрожа от холода. Ему вспоминается слух, ходивший по лагерю, будто Фолька, первого казненного в Гамбурге коммуниста, обезглавили над ванной во дворе дома предварительного заключения.
В одной из тысяч камер сидит Фриц Янке. Завтра они могут уже потащить его на плаху. Быть может, сейчас он лежит на тюфяке, уставившись глазами в потолок… или стоит в углу камеры и смотрит в зарешеченное окно… Уголки его рта слегка вздрагивают…
Освещенные прожекторами четкие контуры тюрьмы расплываются перед влажными глазами Крейбеля.
По ту сторону стены, как тень, движется часовой. Вокруг ночная тишина. Только с Гольстенплаца доносится шум трамваев. У тюрьмы, как жандарм-великан, стоит маленькая приземистая церковь Божьей милости.
Они не убьют его… Они хотят только запугать приговором. Не может быть, чтобы они привели его в исполнение. Нет, они не казнят его!
И вдруг он почувствовал твердую уверенность: приговор не будет приведен в исполнение.
Крейбель поднимается и идет вдоль старого кладбища к Даммтору и Альстеру. В голове, как мелодия, звучит одна мысль: «Они не приведут приговор в исполнение». И с этой мыслью шагает он по спящему городу.
Прежде чем лечь спать, он шепчет жене:
— Они не приведут приговор в исполнение…
Посреди небольшого двора, обнесенного высокими стенами, Крейбель видит ослепительно белую ванну. Вокруг ванны стоят темные фигуры в черных цилиндрах и белых перчатках.
Одна из них выходит вперед, сухо кланяется и глухим, замогильным голосом возвещает:
— Мы, к сожалению, не были подготовлены и должны прибегнуть к помощи ванны.
Медленно приближается колонна штурмовиков. Ее возглавляет человек во фраке, с белой повязкой на рукаве и в белых перчатках. В правой руке он держит продолговатый ящик.
Штурмовики выстраиваются в два ряда по бокам ванны. Их начальник в черном склоняется перед тёмными фигурами и делает знак рукой.
Одиноко подходит изможденный, с длинной, худой шеей человек в сером балахоне. Руки связаны за спиной. Свесив голову на грудь, становится он подле ванны.
