Избранное: Величие и нищета метафизики - страница 236

. Их роль состоит в том, чтобы содействовать математическому выводу, и эти каузальные сущности включают в себя очень детальное описание эмпирически определенных реальных причин или условий»[707]. Теоретическая физика, конечно, дает нам научное знание в том смысле, что позволяет предсказывать события и овладевать Природой. Но ее гипотезы прагматичны по своим функциям. Они не дают настоящего знания бытия вещей, их онтологической структуры. И поэтому в работе «Пределы разума» (The range of reason) Маритен критически анализирует взгляды на науку неопозитивистского Венского кружка. Как и следовало ожидать, здесь он отвергает тезис, согласно которому «если что-то не имеет смысла для ученого-естественника, оно вообще лишено смысла»[708]. Ведь что касается логической структуры науки и того, что действительно имеет смысл для естественника, то здесь «анализ, данный Венским кружком», по Маритену, «достаточно точен и хорошо обоснован»[709]. Философ также убежден в том, что, хотя наука конструирует entia rationis — рассудочные сущности, обладающие прагматической ценностью, она вдохновлена желанием познать только реальность, а значит, она подводит к «проблемам, выходящим далеко за рамки математического анализа чувственных явлений»[710].

Теоретическая физика для Маритена — это как бы мост между чисто наблюдательной, или эмпирической наукой и чистой математикой. Это — «математизация чувственного»[711]. Напротив, философия Природы обращается к сущности «подвижного бытия как такового и к тем онтологическим принципам, которые должны объяснять возможность изменений»[712]. Она имеет дело с природой континуума, количества, пространства, движения, времени, телесной субстанции, вегетативной и одушевленной жизни и т. д. Метафизика же связана не с подвижным бытием, а с бытием как таковым. Ее охват поэтому шире и, согласно Маритену, она способна проникнуть глубже. Все это он осмысливает в рамках теории степеней абстрагирования, основанной на Аристотеле и Аквинате. Философия Природы, так же как и естественные науки, абстрагируется от материи как источника индивидуации (иначе говоря, она не обращается к отдельным вещам); но она тем не менее занимается материальной вещью как вещью, которая никак не может существовать без материи и не может без нее постигаться. Математика во многом имеет дело с количеством и количественными отношениями, которые познаются в абстракции от материи, хотя количество и не может существовать без материи. И наконец, метафизика включает в себя знание того, что не только может быть постигнуто без материи, но может без нее и существовать. Она — «чистейшая степень абстракции, потому что она далее всего отошла от ощущений: она открыта к имматериальному, к миру тех реальностей, которые существуют или способны существовать отдельно от материи»[713].

Едва ли нужно напоминать, что Маритен подтвердил идею иерархии наук, идущую от Аристотеля и Аквината. В заданную ими схему он ввел, конечно, и современные естественные науки при всем том, что физика, развившаяся после Ренессанса, уже совсем не та, какой была «физика» в эпоху Аристотеля[714]. Однако как для Аквината, так и для Маритена ничто не может изменить иерархии наук, на самой вершине которой оставляется место для христианской теологии, исходящей из Откровения. Точнее, место теологии — над иерархией, где высшее положение — у метафизики, а ниже идут науки, которые, вслед за Аристотелем, понимаются как знание вещей и их причин.

Никто не станет порицать Маритена за недостаток мужества в выражении своих убеждений. Он признает, конечно, что метафизика «бесполезна» в том смысле, что она умозрительна, а не экспериментальна, и что с точки зрения всех, кто стремится к эмпирической полезности, к усилению господства над природой, метафизика предстает очень жалкой, если ее сравнивать с конкретными науками. Но философ настаивает на том, что метафизика — это цель, а не средство, что она раскрывает перед человеком «подлинные ценности и их иерархию[715], что она дает опору для этики и вводит нас в вечное и абсолютное.