— Ну-с, Зейн Горт, — добродушно проворковал Флэксмен, — Гаспар говорит, что на этом побоище словомельниц ты вел себя как настоящий герой.
Атмосфера в конторе заметно разрядилась, когда мисс Блашес вышла, чтобы привести себя в порядок в женской туалетной. Выходя, она не преминула упрекнуть издателей в скаредности: те не хотели держать отдельную туалетную для роботесс.
Маленький брюнет состроил грустную мину.
— Тебе, вероятно, было тяжело смотреть, как линчевали твоих собратьев, я имею в виду машины.
— Честно говоря, нет, мистер Флэксмен, — без колебаний ответил робот. — Дело в том, что я никогда не любил словомельницы или другие думающие машины, у которых есть мозг, но нет тела. У них нет сознания, их творчество слепо. Они нанизывают символы, как бусы, и прядут слова, как пряжу. Они ужасны, и я их боюсь. Вы называете их моими собратьями, но для меня они не роботы.
— Странно, если рассудить, что и вы, и словомельницы в равной степени являетесь писателями.
— Вовсе не странно, мистер Флэксмен. Это правда, я писатель. Но я — волк-одиночка, самостоятельный писатель, как человеческие писатели древних времен, до эры издателей, о которой упоминал мистер Каллингем. Я — самопрограммирующийся, как и все свободные роботы, и поскольку я никогда не писал ничего, кроме книг о роботах и для роботов, мне никогда не приходилось подчиняться редакторам-людям, хотя при определенных обстоятельствах я был бы этому рад. — Он дружелюбно подмигнул в сторону Каллингема, а затем задумчиво посмотрел вокруг своим единственным черным глазом. — Например, при таких обстоятельствах, как сейчас, когда все словомельницы разрушены, способности ваших писателей весьма сомнительны и мы, писатели-роботы, остались единственными опытными беллетристами в Солнечной системе.
— Ах да, словомельницы разрушены! — сказал Флэксмен, широко ухмыльнувшись Каллингему и потирая руки.
— Я был бы готов выслушать указания мистера Каллингема относительно человеческих эмоций, — быстро продолжил робот. — И увидеть его имя на обложке рядом с моим, набранное тем же шрифтом. «Зейн Горт и Дж. К. Каллингем» — звучит красиво. И наши фото на последней странице обложки. Вы определенно примете писателей-роботов, если их соавторами станут люди, хотя бы на первом этапе. И в любом случае мы, роботы, гораздо ближе к вам, чем эти бездушные словомельницы.
— Подождите-ка минуту, вы все! — Гаспар крикнул так, что Флэксмен моргнул, а по лицу Каллингема пробежала легкая тень. Писатель озирался вокруг, словно голодный взъерошенный медведь. Его снова разбирала злость — злость на непонятное поведение Флэксмена и Каллингема. И, как и прежде, его гнев стал горючим, которое дало силы разорвать нее покровы тайн. — Заткнись, Зейн, — прорычал он. — Послушайте, мистер Ф. и мистер К. Каждый раз, когда кто-то упоминает о разрушенных словомельницах, вы ведете себя так, будто сидите на рождественском обеде. Честно говоря, даже если бы я не знал, что ваши собственные словомельницы разрушены вместе с остальными, я был бы готов поклясться, что вы, два старых мошенника…
— Но-но, Гаспар!
— Бросьте шутить! О, я знаю, все для Рокет Хауз, мы все герои, а вы пара святых, но это такая же правда, как и первая. Все, что я хотел сказать, и готов в этом поклясться, — вы сами организовали побоище. Может быть, несмотря на то, что Рокет… Скажите, вы были здесь во время всего этого?
Флэксмен, улыбаясь, откинулся назад.
— Мы сочувствовали, Гаспар. Да, представьте себе, мы сочувствовали вам, писателям, вашим ущемленным и тщетным попыткам самоутверждения. Мы, конечно, не действовали активно, но… сочувствовали.
— Кучке визжащих длинноволосых? Ба! Нет, у вас должно было быть что-то более меркантильное на уме. Дайте-ка подумать. — Гаспар вытащил из кармана смокинга пеньковую трубку и стал набивать ее табаком, но потом швырнул трубку и кисет на пол: — К черту эти образы! — сказал он, протягивая руку через стол. — Дайте сигарету!
