— Что ты здесь делаешь?
Она вздрогнула. Откуда этот голос? И зачем он? А голос был задорный, говорил, будто смеялся: «Ага, попалась!»
— Стою-у, — в тон ему ответила она.
— На воду смотришь, да? Я вот уже вахту отстоял, а ты все смотришь.
— Нравится, значит. — Ей хотелось рассмеяться — уж очень наивны были вопросы да и сам задающий их, наверное. Было темновато, и она не видела, но так и показалось, что это совсем мальчишка, школьник…
— Гм. — Он запнулся. Хотел что-то сказать и не смог. Ей нравилось его замешательство, захотелось над ним подшутить.
— А я все знаю, — вдруг выпалил он.
— Ну?
— Да. До армии с вашим Мишей на сейнере работал.
Она нахмурилась… а он бестолково бормотал:
— Я только из армии. В колхозе все изменилось, никого не узнаешь. Тебя и то еле узнал. Пойдем ужинать, а то и не достанется.
После ужина он как старый знакомый предложил:
— Пойдем на воду смотреть?
— Пойдем. — Она подавила улыбку.
До самой Уки стояли на корме. Чего он ей только не молол, и про своего старшину, который сделал ему замечание, когда он читал на посту «Обломова»: «Читать читаешь, а к делу не применяешь», — и про новые противогазы, и про снежных баранов — он служил на границе, — которых они стреляли в горах.
Когда пришли в Уку, проводил до дома. У крыльца выпалил:
— Пойдем к тебе чай пить?
— Ночь же…
— Ну и пусть.
— Ну раз так, — улыбнулась она.
Но в комнате держался уже не так браво: краснел, заикался, ни про какого старшину не рассказывал, опрокинул стул. В эту ночь, засыпая, она подумала: «И зачем он мне?.. Мальчишка».
На другой день, в обед — сейнер задерживался на сутки из-за невода, — он прибежал прямо в пекарню к ней. Принес билеты в кино.
— Сегодня «Собака Джимми». Мировое кино.
— Ну раз «мировое», пойдем, — сказала она, а про себя подумала: «Ну и чудеса».
Дорогой в кино он опять оживился. Раза два рассмешил, изображая старшину. Потом показывал, как и каких они орлов ловили на своей заставе. В кино, забегая вперед, вполголоса рассказывал содержание фильма и все путал. Шептал: «Вот сейчас здорово будет», но было как раз и не «здорово». Она улыбалась.
Когда возвращались домой, ночь уже совсем наступила, звезд было мало и тусклые, над речкой стлался туман. Дороги, которая переговаривается камешками, было почти не видно, а он не догадывался даже взять ее под руку. Однажды она оступилась, оперлась о его локоть и почувствовала, как он вздрогнул. Ей нравилось держать его под руку, и когда один раз она приникла к нему, у него захлестнулось дыхание. «Обнимет», — подумала она, но он этого не сделал, и она рассердилась на него, захотелось причинить ему какую-нибудь боль.
Ужинали. Он молча смотрел в тарелку и говорил все невпопад. Злился на себя за свою беспомощность и с собой, видно, ничего сделать не мог. Ей смешно было.
И вдруг у нее вспыхнула странная мысль. Сначала она, улыбаясь, подумала: «Как бы глупо все вышло», но мысль была неотвязчивая, все чаще и чаще появлялось желание исполнить задуманное, и наконец четко и ясно, без боязни и смущения, прозвучало: «А почему бы и нет? Какая глупость все эти расчеты, выгоды… прикидывания, примеривания… Мальчишка… Салага… все эти торги и все… все». И она встала. Будто потягиваясь, заломила руки за голову, не глядя на него, обошла вокруг стола. Остановилась у него за спиной, склонилась и обняла его. Он обмяк. Обнимая и целуя, потушила свет. «Пусть думает, что хочет».
Проснувшись, он закурил. Она положила голову ему на грудь.
— Ты что все время молчишь? — спросил он.
— Уже все сказала.
— Ничего не понимаю.
— И я.
В это утро он пришел на судно, отдал капитану заявление и сказал, что сходит на берег с концами.
— А работать где будешь? — спросил капитан.
— На электростанции.
V
— Отличный парень был, — сказал старпом.
— Хороший моряк был, — сказал капитан.
— Такого парня потеряли, — влез Васька Жук. — Теперь он у нее уже третий.
— Опять отклонился от курса, — оборвал его капитан. — Хоть бы тебя где-нибудь потерять, что ли?
