— Ах, женщины, женщины… Если бы вы знали, пан Збышек, до чего довели меня женщины! До чёрного дела, до убийства — вот до чего довели меня женщины!
— О! Расскажите, пан Забарский!
— Да если я вам это расскажу, то вы, пожалуй, возьмёте меня за седую бороду и плюнете мне в очи!
— Бросьте, пан Забарский, расскажите!
— Ну ладно. Слушайте.
Случилось это давно. Был я тогда молод и горд. Но беден. И влюбился в богатую паночку. Замуж за меня её бы никогда не отдали, и я решился её похитить. Ночью, как вор, проник я в богатый дом. Долго блуждал я по тёмным коридорам со свечою в одной руке и ятаганом в другой, пока не добрался до опочивальни. Но когда я подходил уже к спящей паночке, передо мной, как тень, вдруг возникла испуганная служанка. Она завизжала, и ударом ятагана я обезглавил её. Паночка проснулась и тут же упала без чувств. Я подхватил её на руки и бросился прочь из опочивальни. Но тут дорогу мне преградил её престарелый отец. Чудовищным ударом я раскроил ему череп и продолжил свой путь с паночкой на руках. Поднялся шум, из комнат выбегали полуодетые люди. Ятаганом я прокладывал себе дорогу, кровь заливала меня с головы до ног, и вид мой был страшен. Во дворе я бросил паночку поперёк седла, вскочил на коня и помчался во весь опор. Братья паночки с ружьями выскочили из дому и, тоже оседлав коней, устремились в погоню. Я свернул в лесок и притаился в овраге.
Когда братья её были совсем близко, паночка вдруг очнулась. Я испугался, что она криком выдаст нас, и зажал ей рот мощной дланью.
Так держал я её, пока братья, покружив возле леса, не промчались дальше. Когда же я отнял руку, паночка уже не дышала…
Ну, и что вы скажете теперь, пан Збышек? Не хочется ли вам взять меня за седую…
— Бросьте, пан Забарский, Я тоже в молодости любил одну паночку и не мог на ней жениться из-за бедности… В-общем, я поджёг дом, чтобы спасти её из огня…
— Ну, ну…
— Пламя было настолько сильное… Я даже не смог приблизиться к дому…
— Бедный, бедный пан Збышек!
— Бросьте, пан Забарский, Налейте мне лучше ещё пива.
* * *
Теперь я знаю, что было.
Я родился в 90-м году, В 4-й год революции. Я знал, что должен быть смысл, и я искал этот смысл. Шли годы, я старел, блуждая по пустынным улицам. Я был болен и слаб, и меня решили убить.
Мне стреляли в спину, но я продолжал идти. Я понял: я должен был дойти до столба. И я дошёл до столба, хотя пули прошивали моё тело насквозь, и в глазах было темно. Я дошёл до столба и, обхватив его, медленно сполз на землю. И теперь я знаю, что будет. Я рожусь в 90-м году, В 4-й год революции…
— Эй, стажёр, курить будешь? — позвал механик.
— Нет, спасибо, я не курю.
— Странный ты какой-то: не пьёшь, не куришь, молчишь, как не родной.
— Ну и молодец, — сказал пилот. — Значит, воля есть.
— А мой-то, зараза, и пьёт и курит, как сволочь. Школу не успел закончить — уже дома не ночует, мать расстраивает, — вздохнул механик.
Где-то внизу, в полной темноте, замигал вдруг тусклый, еле заметный огонёк и тут же исчез.
— Люди, — почему-то шёпотом сказал стажёр.
— Горное селение, — объяснил пилот.
— Я вот как раз думал, — продолжал стажёр, всё так же задумчиво глядя вниз, — как всё-таки мало заселена наша планета! Летим уже целый час — и ни одного огонька!
— Дубина, мы же над морем летели! — удивился механик.
— Сам дубина, — сказал пилот. — Давно уже летим вдоль побережья.
— Какая разница? Тут ведь одни скалы. Кто тут будет жить? Ни дорог, ничего.
— Так и скажи, — пилот обернулся к стажёру. — На самом деле, в горах есть небольшие деревни. Горцы живут, как тысячу лет назад. Многие даже без электричества.
— Совсем дикие, — подтвердил механик. — У них там до сих пор кровная месть.
Они помолчали.
— Горы здесь красивые, — сказал механик. — Днем, то есть.
— Зато город ночью даже лучше, — сказал пилот.
— О, да! — согласился механик. — Город — сказка!
— А скоро он? — спросил стажёр.
— Сейчас уже будет. Ещё минут пять.
Вскоре впереди показались огни. Они густели, спускаясь со склонов: город располагался в долине.
— Возьми пониже, — попросил механик.
