— Кооператив был открыт для жителей всех окрестных деревень. Где ты в то время-то был? А вот теперь, когда правление приняло несколько решений, ты вдруг объявился и давай канючить: «Дайте и мне хоть немножко воды». Поздно уже. Забирай свое прошение и уходи. Не мешай работать.
— За это прошение я уплатил двадцать пять лир. И каймакам наложил свою резолюцию.
— А знаешь, что он написал? «Прошу разобраться». Вот я и разобрался.
— Что же мне, снова к каймакаму идти?
— Зачем? Возвращайся к себе в деревню.
У Хайри голова пошла кругом, он чуть было не рухнул на бетон. Опамятовавшись, он побрел той же улицей, но в обратную сторону. У большого каменного дома задержался и нашел глазами задернутое тюлем окно кабинета, где восседал каймакам. Смачно сплюнув, он направился к рынку. В голове у него продолжало гудеть. Он не имел ни малейшего понятия, что ему делать. Подойдя к Хильми-эфенди, протянул прошение.
— Не так ты написал эту бумагу.
Поправив очки, пожилой писец внимательно перечитал прошение.
— Что тут не так?
— Значит, что-то не так, раз мне отказ. Каймакам послал меня к агроному.
— Все верно. К кому же еще?
— Надо было писать прошение не на имя каймакама, а на имя самого Аллаха.
Хильми-эфенди никогда еще не слышал ничего подобного. Он захихикал.
— Да-да, на имя самого великого Аллаха.
— Великому Аллаху не подают прошений, — опять хихикнул Хильми-эфенди.
— Еще как подают! — Хайри говорил с непререкаемой властностью генерала. — Начнешь так: «Всемилостивому господу нашему, обитающему на небесах, через канцелярию вали». — Он положил руку на плечо писцу. — Пиши скорее. А то весь картофель пропадет. Написал начало? Теперь продолжай: «Я рассказал о своей беде каймакаму, подал ему прошение — пустое дело. Сходил к агроному — тоже пустое дело. Зря время терял. У меня не осталось другого выхода, кроме как обратиться к тебе, обитающему на небесах. Обрушь, разбей на куски оваджикскую плотину. Спали весь их картофель и свеклу. Испепели их сады и огороды — пусть наконец поймут, что такое безводье. И ороси мои поля. Не то мы, все семь душ, помрем с голодухи. Спаси нас, а уж мы тебя отблагодарим. Не поскупимся на обеты и посты. А как только соберу и продам картофель, принесу тебе любую жертву, какую пожелаешь. Целую твои руки, Всевышний. С почтением…» Вот так и напиши.
Хильми-эфенди сидел, удивленно тараща глаза.
— Чего ты ждешь — пиши! А внизу не забудь подписать адрес: «Хайри Джан. От всех кырмалыйских крестьян. Через жандармерию». И на конверте надпиши адрес. Я брошу его в почтовый ящик. И еще вставь где-нибудь: «Не подобает тебе, Аллах, заботиться лишь о богатых — хозяевах доходных домов, поместий и фабрик. Надо и нам, бедноте, хоть капельку помочь. Покарай этого сморчка каймакама и агронома. Есть же у тебя еще молнии в запасе. Вот и метни несколько им на головы. Пусть и другим хороший урок будет!» Пиши! — И он легонько подтолкнул писца.
Хильми-эфенди быстро отстучал все, что ему продиктовал Хайри. Надписав конверт, вложил в него новое прошение, заклеил и протянул Хайри.
— Вот, возьми. Всего тебе хорошего. — И пробормотал себе под нос: — Уж не рехнулся ли, бедолага?!
Хайри кинулся бегом на почту. Еле-еле успел до закрытия. Почтальон Керим-эфенди, ухмыляясь, прочитал адрес на конверте. «Есть же такие несчастные рабы божьи! — мелькнуло у него в голове. — А впрочем, мне-то что? Моя обязанность — доставлять письма по назначению. Отправлю письмо в ильче. А уж вали пускай там решает, как с ним поступить…»
Солнце клонилось все ниже, прежде чем окончательно припасть к груди Матери-Земли. Хайри торопливо шагал по дороге. Вот уже и луна выплыла из-за лысых холмов. А он, весь в испарине, все шагал и шагал. Уже под самое утро, полумертвый от усталости, наконец добрался до своей деревни. И сразу же разбудил жену.
— Измучился, на ногах не стою, — сказал он ей. — Забери ребят и отправляйся на картофельное поле, чтобы я тут мог спокойно поспать. Ты у нас мастерица петь плачи. Вот и поплачь в поле. — И в чем был повалился на кровать.
— Ну что, подал прошение? — спросила его жена, прежде чем будить детей. — Добился чего-нибудь?
