— Канцелярия министерства сельского хозяйства издала приказ, — важно говорит секретарь, — о том, чтоб отстрел кабанов в сельской местности стал обязательным для всех. Увидите, какая борьба против них начнется!
Ну и ну! Представляю, как дед рассердился б, узнай он о таком приказе. А Карами продолжает льстивым голосом:
— Раз американские охотники едут к нам из самой Анкары, значит, кабанье мясо вкусное. Так ли это?
— Не знаю, не пробовал, — сухо отзывается секретарь.
— Я вас лично обидеть не хотел. Просто так спросил, вкусное ли у кабанов мясо?
— Не пробовал и пробовать не собираюсь.
— Ну, может, слышали от кого-нибудь?
— Если и слышал, то не знаю, насколько верно слышанное.
— Говорят, будто сейдимцы едят кабанятину.
— Не слышал.
— Курд Осман из Похренка рассказывал, будто очень даже вкусно.
— Курд Осман — известный враль.
Наши сельчане начали потихоньку возвращаться — кабаны ушли, делать больше было нечего. Все реже и реже звучали крики «хо-о-о!». И тут чобан Пашаджика Мюслим-ага спустил своего кобеля. Я побаиваюсь этой зверюги — он злющий, сильный, настоящий волкодав. Он запросто управится и с матерым кабаном. Кобель увертливый, хваткий, а у кабана шея короткая, загривок толстый. Слабо ему отбиться!.. К тому ж Мюслим-ага постоянно держит пса в строгом ошейнике с железными шипами, чтоб ему и волчьи клыки не страшны были.
— Вперед, Акыш! — крикнул чобан и указал псу на заросли.
Тот рванулся изо всех сил.
Сердце у меня так и захолонуло. А вдруг пес учует свинью с выводком?! Тогда уж наверняка американцы пристрелят ее.
Неподалеку от Карами стоял Мемишче, в руках у него был острый топорик с коротким топорищем. Он махал рукой. Говорил с переводчиком. Глазенки у Мемишче шустрые, лисьи. Ишь, углядел что-то. Там же стоял и Рыза из Козака, чобан Карами, он все время гладил свою собаку, успокаивал ее, а сам глаз не сводил с зарослей. Только шелохнутся кусты — в тот же миг спустит псину. Однако кабаны никаких признаков жизни не подавали, затаились, видать. И на реке не было видно, чтоб вниз по течению плыли. Тишина.
Я на вершине скалы стою, мне все видать, и если б кабаны в воду кинулись, я бы первый углядел. Разве что они тишком-тишком подкрались к берегу и без единого всплеска, тихо-тихо поплыли в сторону Кашлы. Интересно, догадались бы они так сделать?
Кобель Мюслима-ага, слава богу, никого не учуял, так ни с чем и вернулся к хозяину. Теперь об одном мечтаю — чтоб кашлынцы-паршивцы не ринулись туда со своими топориками. Ох, несдобровать тогда кабаньему племени. Из-за нашей с ними вражды они и к американцам не льнут. Вот оно и хорошо.
Вдруг Рыза из Козака как завопит:
— Ату, Чопар, ату!
Собака рванулась с места и понеслась — не понеслась, а полетела — стрела, укутанная белым хлопком. И в тот же миг между кустами мелькнул секач. Он был у меня как на ладони — все видать, от крутого загривка до последней шерстинки. По виду это был четырехлеток. Секач пустился наутек, собака — за ним, Рыза следом. Все смешалось — улюлюканье, крики. Громче всех вопил Рыза:
— Ату, Чопар! Держи его, родненький! Хватай!
Расстояние между кабаном и собакой прямо на глазах уменьшается. Мне не нравится, как бежит кабан. Лучше б он остановился и принял бой. Так оно и вышло, по-моему. На лужайке секач резко развернулся и выставил клыки навстречу псу. Теперь уже и американцы всполошились, кой-кто вскинул ружья, прицелился, но стрелять почему-то медлят. Американские женщины верещали пронзительными голосами. Одна из них, одетая в брюки, заправленные в сапожки, сделала пять-шесть шагов вперед, присела на корточки и вскинула ружье. Как раз в эту минуту Чопар, изловчась, вцепился в кабаний загривок. Мы закричали женщине, чтоб не стреляла, а то вместо кабана угодит в собаку. Секач вдруг рванулся и пустился наутек, а собака кубарем полетела в сторону. Но тут же вскочила, отряхнулась и опять кинулась за диким зверем. И через несколько метров нагнала, мертвой хваткой вцепилась в заднюю ногу кабану. Тот хоть скорость и сбавил, но все равно продолжал бежать, волоча собаку за собой.
Знаете, что меня больше всего удивило? Что кобель Мюслима-ага, хоть и находился поблизости, не вмешивался в эту схватку. А женщина по-прежнему не стреляла, выжидала удобного момента. Двое американцев со всех сил припустились в сторону лужайки, а Карами срывающимся голосом кричал переводчику:
