Дед сидит, бровью не ведет. Отец посидел-посидел и все-таки не утерпел, ушел следом за всеми. Я пытаюсь по глазам деда угадать, не рассердится ли он на меня, если я тоже пойду. Но глаза его ничего не выражают. Тогда я потихоньку, бочком начал вылезать из-за стола.
— Иди-иди, — буркнул дед, — разведай, не пригнали ль эти паршивцы сюда цельную армию.
Я вышел на улицу — и прямиком туда. Да, приехали американские охотники, некоторые даже с женами прикатили. На их женщинах — тонкие короткие платья. Мужчины все как на подбор рослые, здоровые, с голубыми глазами и тяжелыми подбородками. Все обуты в сапоги, в чистой, новой одежде, без дыр и заплат, у каждого складное ружье с оптическим прицелом. Кой у кого на шее болтаются бинокли. Были у них с собой и карты, и фотоаппараты. Прикатили они на шести машинах, а вещи привезли в здоровенном армейском грузовике. Были с ними и турки: секретарь каймакама из нашего ильче и еще один — переводчиком при них состоял.
Первым делом американцы выгрузили из кузова этакие пузатые резиновые штуки, я даже не сразу смекнул, что это надувные лодки. Прежде мне никогда не приходилось их видеть. Надувные лодки имеются и при Стрелковом училище в Чанкары; те, кто их видели, рассказывали. В такой лодке по воде можно куда хочешь добраться.
Карами поручкался с каждым приезжим поочередно. И Мемишче тоже, и Пашаджик, и староста Бага Хамза, и член сельской управы Камбер. Мой отец тоже — хоть он и не из числа наших деревенских шишек, однако же осмелился… Ну а за ним следом все мужчины нашей деревни. Женщины держались поодаль, ребятишки выглядывали из-за их спин.
— Нынче мы славно поохотимся, не так ли, почтенный Хамза? — говорит секретарь каймакама, и по тону сразу видно, что они друг дружке — свои люди.
Хотел было Хамза ответить что-то, как встрял Карами:
— За честь посчитаем, господа хорошие. Мы тоже со своими собаками, с ружьями пойдем с вами. Загоним для вас любого кабанчика — на выбор. Но поначалу — милости просим в наш дом заглянуть. Отведайте свежего чайку, айрана. — Карами так и сыпал словами, так и мельтешил. То одного, то другого под руку берет, тянет в сторону своего дома. — Без угощенья не отпустим. Вы для нас самые дорогие гости, самые желанные. А как иначе? Раз вы друзья нашего правительства, значит, и наши наипервейшие друзья. Не так ли? Уж мы вас ждали-ждали, насилу дождались. То к одним нашим соседям заедете, то к другим, а к нам вот — впервой. Знать бы заранее, каких дорогих гостей пошлет нам судьба, прирезали б пару баранов, чтоб парным мясцом вас попотчевать. Милости просим, милости просим, милости просим…
И староста ему подпевает:
— Милости просим, гости дорогие.
Переводчик из Анкары потолковал о чем-то с американцами, пересказал, видно, слова Карами, а те в ответ головами закивали, заулыбались:
— Файн, файн! Гуд, вери гуд!
Потом о чем-то промеж себя стали переговариваться. Видать, заминка какая-то вышла. Переводчик объяснил:
— Они спрашивают, можно ли машины оставить здесь или лучше к деревне подогнать?
— Конечно, тут оставить. Ничего с вашим добром не, сделается, никто пальцем не тронет. Народ у нас надежный, воров отродясь не бывало. Мы не чета кашлынцам-паршивцам: вот те охочи до чужого добра. Но лучше кого-нибудь здесь оставить, чтоб присмотрел за вещами. Неровен час кашлынцы пронюхают. Вот от них беречься надо.
Староста и Карами подозвали к себе Бюньямина, брата нашего чобана, и говорят ему:
— Доверяем тебе присматривать за вещами наших гостей. Сам ничего не трожь и другим не давай. Понял? Уж ты постарайся, Бюньямин-эфенди, чтоб все путем было.
Надувные лодки и весла подхватили наши парни, американцы — свои сумки и термосы, заперли машины и всем скопом — а было их всех вместе с женами и дочерьми человек тридцать, не меньше, — потопали в деревню. И как только старосте удастся разместить столько гостей у себя в доме?
— Мы на берегу реки устроимся, — говорит староста. — Расстелим под ивами килимы…
Но Карами перебил его:
— Нет, гости дорогие, пойдем ко мне. Расстелим войлочные ковры, паласы, а чтоб сидеть было удобней — положим доски. Просим прощенья, что стульев-кресел нет у нас пока. Деревня, она и есть деревня. Хоть мы люди небедные, но мебелью удобной пока не обзавелись. Ничего, иншаллах
