1
Человечек сидит у обочины,
Настороженный, робкий, всклокоченный.
Дремлет. Ежится. Думает. Ждет.
Скоро ль кончится эта Вторая
Мировая война?
Не сгорая,
Над Берлином бушует закат.
Канонада то громче, то глуше…
— Матерь божья, спаси наши души,
Матерь божья, помилуй солдат.
Ночью шли по дороге войска.
И шоссейка, как зал после бала,
Неуютна, длинна и пуста:
Банки, гильзы, остатки привала.
Сквозь шпалеры деревьев устало
Льется наискось странный, двойной
Свет, рожденный зарей и войной.
Сон глаза порошит, словно снег.
Человечек вздремнул у кювета.
Вдруг — машина, солдаты.
— А это
Кто такой?
— Да никто. Человек.—
Щекотнул папиросный дымок.
Итальянец и сам бы не мог
Дать ответ на вопрос откровенный.
Он — никто: ни военный, ни пленный,
Ни гражданский. Нездешний. Ничей.
Приоткрыв свои веки усталые,
Он покорно лепечет: «Италия!»
Лешка Быков, насмешник и хват,
Молча скинул с плеча автомат,
Снял котомку, где пара портянок,
Старый песенник, соль в узелке
И портреты крестьян и крестьянок
Запеленаты в чистом платке,
Целлулоидовый воротничок,
Нитки, мыло, табак и так далее.
— На, бери, заправляйся, Италия!
Хлеба нету, одни сухари.
Ничего, не стесняйся, бери.—
Страх прошел. Итальянец встает
И лопочет с комичным поклоном.
Старшина говорит:
— Ну и клоун! —
Тут и впрямь начинается цирк.
Итальянец, незнамо откуда,
Вынул зеркальце, бритву, посуду,
Оселок, помазок. Чирк да чирк!
И ребята моргнуть не успели,
Как, буквально в секунду одну,
Итальянец побрил старшину.
— Ну и парень,— сказал старшина.
На шоссе загудела машина.
И опять от предместий Берлина
Донеслась канонадой война.
Было холодно. Мутно. Пустынно.
К небесам устремляя свой взгляд,
Итальянец шептал исступленно:
— О, спаси наши души, мадонна,
Матерь божья, помилуй солдат!
2
Рассветало. Обычное утро,
Не зависимое от войны.
Мы слонялись без дела по хутору,
Мы до вечера были вольны
И не думали, что будет вечером.
Скучновато казалось разведчикам…
Немцев не было. Дом был пустой.
Дом просторный. Покрыт черепицей.
Двор квадратный. Сараи. Хлева.
Все добротное — бороны, плуги…
А над нами текла синева.
Тучки плыли, как белые струги,
И весна предъявляла права.
Мы замолкли. Струя молока
Свежим звуком ударила в днище,
И в ведро потекло молочище,
Воркоча и пузырясь слегка,
Как ручей, как поток, как река…
Мы почтительно встали кругом,
И никак не могли наглядеться,
И дышали парным молоком,
Теплым запахом дома и детства,
Пьяным запахом пота, земли,
Разнотравья, ветров и соломы…
