Я встал.
— Куда ты идешь, Геза?
— Пойду принесу еще немножко вина.
— Вот это умно! Прямо удовольствие учить тебя!
Я вошел в комнату отца и изнутри запер дверь на ключ. Я не знал почему, но мне было страшно стыдно. До того стыдно, что я вышел из темной комнаты, только когда уже по всему дому звали меня ужинать.
На другой день утром Фэчке опять пришел к нам. Я хотел избежать этой встречи, но он подошел и взял меня за руку.
— Я пришел к тебе, Геза. Знаешь, — продолжал он, когда увидел, что я ничего не отвечаю, — вчера во мне говорило вино. С человеком, который видел много бед в своей жизни, бывает так, что если он не пьет, то и говорить не может, а если выпьет, то говорит неправду. А знаешь, почему я пришел к тебе, Геза? Асталош лежит больной. У него кровохарканье. Если ты хочешь услышать умные слова, идем со мной. Мы с тобой попросим Асталоша, и он расскажет тебе такие вещи, которые, кроме него, никто выдумать не умеет.
С тех пор как я в последний раз видел комнату, в которой жили Фэчке и Асталош, в ней стало как будто немного больше порядка. Соломенные тюфяки лежали на какой-то деревянной подставке и были покрыты украинскими покрывалами. В середине комнаты стоял стол, на нем лежали книги, тетради, бумага. В комнате было два стула.
Асталош лежал одетым на одной из кроватей. Он был страшно удивлен, когда я сказал ему, что слушал его доклад в Сойве. Мы начали разговаривать о Сойве, потом о Берегсасе. Наш разговор время от времени прерывался кашлем Асталоша. На платке, которым он после приступа кашля вытирал рот, были большие пятна крови.
Я старался направить разговор в желательное для меня русло. Но это мне не удавалось. Дядя Фэчке понял мой взгляд, моливший о помощи.
— Знаешь, Кальман, Геза прочел книгу, написанную каким-то русским, и теперь он тоже хочет быть таким, как этот русский. Ему нужна помощь.
Асталош посмотрел на меня с удивлением.
Я думал, что он высмеет меня, когда я расскажу ему, над чем ломал себе голову. Но Асталош не смеялся.
— Древние римляне считали, что, если человек хочет великого, это само по себе уже большое дело. Ты же сразу захотел слишком многого, маленький Балинт. Ну, что же, вперед! Товарищ Горький, — ударение было на «товарищ», — очень большой писатель и великий революционер.
И Асталош начал рассказывать о Максиме Горьком.
То, что он рассказывал, было для меня почти так же прекрасно, как то, что написал Горький.
По великой, бесконечной русской степи идет бедный, босой, оборванный, странствующий молодой рабочий. Он голоден и устал. На своем пути он встречает всюду множество голодных, усталых и несчастных людей — нищету, невежество, рабство, отчаяние. И голодный, усталый странник с раной на ноге мечтает не о богато накрытом столе, не о мягкой постели. Он готовится к борьбе, он призывает к ней всех ему подобных. Но это будет не та борьба, в которой одни народы уничтожают другие и налагают на побежденных иго рабства. В войне, к которой зовет он, миллионы бедных, голодных, оборванных, угнетенных завоюют для себя право на жизнь!
Кальман Асталош кашлял, страшно кашлял.
Дядя Фэчке подал ему стакан воды. Асталош выпил. Вытер губы кровавым платком, потом провел рукой по лбу и продолжал говорить. А я слушал, слушал его и готов был слушать тысячу лет. Его слова навеяли на меня бесконечную грусть и счастье. И как я ни старался сдержаться — расплакался.
— Почему же ты плачешь, Гезушка, — утешал меня Фэчке, — ведь это же только сказка! А в конце концов все будет хорошо.
Мы все трое долго молчали.
— Да, в конце концов все будет хорошо, — повторил слова Фэчке Асталош.
Я долго плакал, и мне это было очень приятно.
Когда у меня просохли слезы, Асталош сел на кровати и посмотрел мне в глаза.
— Ты тоже хочешь быть таким странником, маленький Балинт?
— Да, я тоже буду таким странником! — ответил я решительно.
— Дай руку!
Мы пожали друг другу руки. Рука Асталоша была горячая.
— Ты не знаешь, что обещал, — сказал Асталош. — Но возможно, ты сдержишь свое слово. Будем надеяться, что сдержишь.
Устремленные в будущее глаза Асталоша видели то, что тогда было еще мечтой, а сейчас на одной шестой земного шара стало действительностью.
