Но через десять дней, когда узнал, что поповского кучера Петрушевича увели жандармы, я сам навестил Миколу. Одновременно с отцом Миколы жандармы арестовали еще одиннадцать русин из Сойвы. Министр внутренних дел сообщил парламенту, что виновные понесут заслуженную кару.
Те, кто читал в газетах парламентские отчеты, знали, что «под влиянием грозных событий» были в срочном порядке приняты парламентом постановления о повышении численности армии и увеличении военного бюджета.
Но депутаты, голосовавшие в будапештском парламенте «под влиянием грозных событий», вряд ли знали, что «виновные» никакой кары не понесли. Их даже не отдали под суд. Петрушевич и другие сойвинские русины просидели в берегсасской тюрьме две недели. За это время поп Дудич нанял уже другого кучера, и когда Петрушевич вернулся из тюрьмы, для него у попа работы не оказалось. Марусю, которая до этого готовила и стирала на попа, сейчас же после ареста Петрушевича выгнали из дома. Вместе с Миколой она переселилась к своей сестре, жене заводского рабочего Михока.
Вместо Маруси поп Дудич взял в кухарки дочь тети Фуфки, Фросю. С этого времени в доме попа частой гостьей стала и сама тетя Фуфка.
Горбатая тетя Фуфка была лекарем. Она называла себя «врачом божьим», так как свою науку черпала не из каких-нибудь книг, а получала прямо от бога. У «врача божьего» всегда бывало много больных. Народ верил тете Фуфке не потому, что она брала гонорар наполовину меньше, чем еврейский доктор. Деньги тут не играли никакой роли, потому что, хотя еврейский доктор и брал вдвое больше, чем тетя Фуфка, но зато у кого денег не было, того еврейский доктор лечил даром. А тетя Фуфка «не могла» лечить, если плата за лечение не была уплачена вперед. Такого уж свойства была ее наука.
Народ в Сойве и в окрестностях любил тетю Фуфку потому, что у «врача божьего» имелось лекарство на всякую болезнь. Знания же еврейского доктора были ограничены. Когда его звали к ребенку, у которого ноги были тонки, как у скелета, живот распух, а лицо было желтое, как лимон, и который даже в четыре года не мог еще стоять, еврейский доктор в таких случаях говорил, что от этой болезни в аптеках лекарства нет. Ребенку нужно давать молоко, яйца и фрукты, и спать он должен в комнате с хорошим воздухом. За такой совет еврейский доктор денег не брал, и никто этого совета всерьез не принимал. Тетя же Фуфка давала такому больному пить воду Латорцы, пропущенную через горящий древесный уголь. Ноги больного необходимо было смазывать собачьим жиром. Лекарство это помогало при условии, если тетя Фуфка сама мазала ноги больного. Если кто утверждал, что лечение не помогало, он врал, потому что его подкупил еврейский доктор.
На кровавую рану тетя Фуфка клала свежий лошадиный помет.
Больному лихорадкой она давала пить утром натощак стаканчик водки, в которую собственноручно всыпала немного порошку, приготовленного из высушенного на солнце и размолотого в деревянной ступке левого крыла пойманной в ночь на Петра и Павла летучей мыши.
Больному с повышенной температурой мазали лоб и виски мочой беременной женщины. Женщинам, предоставлявшим это лекарство, надо было платить по два килограмма овсяной муки.
Тетя Фуфка пользовалась большой властью в Сойве.
Однажды она шесть месяцев просидела в тюрьме. За эти шесть месяцев сгорел дом сельского управления и выездная лошадь начальника уезда стала хромать.
То, что Петрушевич, потерявший свое место кучера, ни от управляющих графа, ни на заводе работы получить не мог, тоже свидетельствовало о влиянии тети Фуфки. Дело в том, что за несколько дней до своего ареста Петрушевич толкнул тетю Фуфку за то, что она плюнула, увидев на улице тетю Эльзу. Гнев «божьего доктора», таким образом, лишил бывшего поповского кучера работы.
Петрушевич переехал туда, где жила его семья, к Михокам. Дом Михоков находился вблизи кладбища. Когда я посетил их, Микола не хотел впускать меня в дом. За это няня Маруся отругала Миколу, а меня повела за руку в комнату.
Лачуга, которую Маруся называла комнатой, была без окон. Она была настолько мала, что я никак не мог понять, каким образом в ней помещались Михок с женой и пятью детьми да еще три члена семьи Петрушевичей. Мое посещение было очень коротким, потому что от запаха в комнате меня начало тошнить.
